— Этот старик! — шипела мать за закрытыми дверями, представляя рядом с дочерью хоть кого-то, но только не женатого сценариста в годах.
Последней каплей стала случайная встреча на улице. Инна увидела его с женой и дочкой… Он показался ей таким… чужим…
ЗОЛОТОЕ ДЕТСТВО
Инна Ульянова родилась летом 1934 года в донецкой Горловке. И с детства была уверена, что будет артисткой. Школа с ее скучными уроками казалась девчушке ненужной помехой. Вместо уроков арифметики она пряталась в прохладном подвале их дома, где среди банок с вареньем разыгрывала целые спектакли перед воображаемой публикой.
Когда отца Ивана Александровича неожиданно назначили замминистра угольной промышленности СССР, жизнь перевернулась. Сначала семье предстоял переезд в Донецк, где Инна кое-как окончила три класса, а потом в Москву.
Ульяновым выделили четырехкомнатную квартиру с высокими потолками в элитном доме на Можайском шоссе. Один подъезд занимали чиновники Совмина, три других стали пристанищем для вернувшихся из Ташкента звезд «Мосфильма».
Супруга новоявленного министра Анна Николаевна, еще вчера простая провинциалка, с поразительной легкостью вписалась в столичную жизнь. Ее грубоватые манеры словно растворились в московском воздухе, уступив место изысканной сдержанности. По утрам женщина теперь не спешила к плите, а нежилась в постели, пока домработница накрывала стол к завтраку.
Провинциальный говор сменился размеренной речью с тщательно выверенными интонациями. Даже смех ее стал другим: негромким, с легким придыханием, как учили на спец курсах для жен руководящих работников.
Каждый ее день был расписан с бюрократической точностью: утренний визит к парикмахеру, послеобеденный поход в магазин, вечерние посиделки с такими же, как она, «новыми москвичками». И неизменное — контроль за воспитанием Инны, ставший теперь не просто материнской обязанностью, а своеобразным социальным проектом.
— Ты будешь звездой, — говорила она, поправляя воротничок платья дочери перед очередным визитом к педагогу по вокалу. — И точка.
Родители осыпали Инну всем, о чем сами могли только мечтать в детстве: немецкие куклы с фарфоровыми лицами, платья из французского шифона, элитная школа с углубленным изучением языков. Но их мечтательная дочь оказалась неблагодарной наследницей.
Вместо уроков французского она сбегала на окраины Москвы, где такие же отпрыски номенклатуры курили «Казбек» в полуразрушенных особняках.
КЛОУНЕССА
Правда, к выпускному классу взялась за ум. И однажды за завтраком неожиданно выпалила о желании поступать в театральный. Отец, не опуская газеты, лишь хмыкнул:
— Аня, не волнуйся. Взгляни на нее, разве таких берут? А вот в горный институт — без экзаменов…
Мысль о карьере горняка повергла девушку в ужас. В отчаянии она схватила томик Ходасевича и забытые басни Алипанова, считая их своим козырем. Но на творческом конкурсе в Щукинском училище вдруг начала с пафосного монолога из «Анны Карениной».
А потом и вовсе перешла на «Ворону и Лисицу». Под конец, осознав, что все испортила, Ульянова залилась нелепым смехом.
В аудитории повисла тягостная пауза. Потолок с трещиной в форме молнии, пыльные портьеры, застывшие лица экзаменаторов — все поплыло перед глазами Инны.
— Объясните это представление, — сухо произнес седовласый мэтр, сцепив пальцы на груди.
Губы девушки дрожали, ладони стали мокрыми.
— Я…, — голос сорвался на смешок, — поняла, что Каренина — не моя история. А вот ворона, роняющая сыр…
— Вы считаете Щукинское училище площадкой для клоунады? — перебила преподавательница в роговых очках.
В горле встал ком.
— Я считаю…, — Ульянова вдохнула так, будто ныряла в холодную воду, — что актер должен умирать на сцене. Вот и… умерла.
В углу кто-то крякнул. Старший педагог поднял бровь:
— Берем. Но если за полгода не докажете, что этот цирк был осознанным приемом. Сразу на выход!
Уже за дверью, облокотившись о подоконник, Инна смогла, наконец, выдохнуть.
— Ты что, совсем рехнулась?! — тут же набросились на нее подружки-абитуриентки.
— Это гениально, — закусив губу, прошептала она. — Они запомнят меня наверняка.
В «Щуке» в то время учились будущие звезды кинематографа: красавцы Лановой, Ширвиндт, Державин, Стриженов, Ливанов… Но даже среди них Ульянова не терялась. Напротив, ее артистизм, живой, чуть эксцентричный, заставлял педагогов притихнуть у дверей аудитории, наблюдая, как та перевоплощается в очередной образ.
— У вас дар, — шептала ей наставница после этюдов, — вы рождены смешить людей.
Диплом с отличием стал лишь формальным подтверждением ее таланта. А потом, словно по замыслу судьбы, пришло то самое письмо. Худрук Театра комедии лично приглашал артистку в Ленинград. Ульянова не раздумывала ни дня. Собрав чемодан и прихватив лишь самое необходимое, отправилась в город, где ее ждали новые роли, новая жизнь… и новые испытания.
СЕРДЦЕ НЕ СПРАШИВАЕТ РАЗРЕШЕНИЯ
Сцена акимовского театра приняла Инну сразу. Уже через несколько месяцев ленинградские зрители провожали ее оглушительными аплодисментами. А строгий и взыскательный Николай Павлович смотрел на юную актрису с редким для него одобрением. Он доверял ей роли одну за другой, а она отдавала им всю себя. Смешила зал до слез. А потом, в следующей сцене, заставляла его тихо ахнуть.
Акимов, кстати, без лишних слов отпускал ее в Москву навещать родителей. И вот там-то судьба подбросила ей встречу, от которой закружилась голова…
Человек-легенда, лауреат Сталинской премии, сценарист, чьи фильмы знала вся страна Евгений Помещиков был старше Инны на двадцать шесть лет и женат. Но для нее это перестало иметь значение с той самой минуты, как он сказал ей первую фразу с тем чуть насмешливым почтением, которое делает женщину королевой.
Его ухаживания были подобны страницам любимого романа. Он не дарил цветы охапками, а приносил один единственный тюльпан, завернутый в страницу «Литературной газеты». Не заваливал дорогими подарками, но мог неожиданно прислать билет на утренний сеанс в полупустом зале «России».
Каждый его комплимент был маленьким спектаклем. А когда называл ее «моя мушка», в голосе звучала такая нежность, что даже привыкшая к театральным страстям Инна краснела до корней волос.
Она влюбилась. Безоглядно, безрассудно, как это бывает только в молодости.
— Утром, после нашей первой ночи, мне было стыдно. Я чувствовала, что переступила черту, — признавалась позже актриса.
Но жизнь, в отличие от сценариев Помещикова, не спешила подстраиваться под чувства влюбленных. Километры между Ленинградом и Москвой превращались в настоящую пропасть, редкие встречи — в мучительные свидания-вспышки. К тому же ухажер совсем не спешил разрушать семейные узы. Да и родители восприняли ее роман как личное оскорбление.
— Этот старик! — шипела мать за закрытыми дверями, представляя рядом с дочерью хоть кого-то, но только не женатого сценариста в годах.
Последней каплей стала случайная встреча на улице. Инна увидела его с женой и дочкой. Он показался ей таким… чужим.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
Ленинградский период Ульяновой можно было назвать триумфальным. Но за кулисами этого успеха скрывалась изматывающая бытовая рутина. Сначала номер в гостинице за счет театра, потом бесконечные переезды из одной временной квартиры в другую.
Николай Павлович Акимов, всегда относившийся к ней с отеческой заботой, не уставал повторять:
— Инночка, тебе непременно нужно выйти замуж!
Он прекрасно понимал, как тяжело молодой женщине одной в чужом городе. И с присущей ему режиссерской энергией взялся за поиски подходящей партии. Худрук подстраивал «случайные» встречи в гримерках, приглашал на чай перспективных холостяков. А однажды даже устроил целый званый ужин под предлогом обсуждения новой постановки.
— Вот, посмотри, этот молодой человек из художественного цеха очень перспективный, — шептал он ей за кулисами, едва заметно кивая в сторону высокого брюнета.
Однако сердце — не сцена, и его нельзя режиссировать по готовому сценарию. Все попытки Акимова сыграть роль свахи так и не увенчались успехом.
В 26 лет Инна встретила своего будущего мужа, сотрудника «Совфрахта», имя которого никогда не называла. Но этот брак изначально был обречен. Они лишь значились мужем и женой, оставаясь абсолютно чужими людьми.
После развода Ульянова вернулась в Москву…
