Имя Инна Гулая гремело в 1960-х: талантливая, харизматичная, с глазами, которые сравнивали с «окнами в душу».
Она блистала в культовых фильмах, покорила Юрия Никулина и вышла замуж за гения кинематографа Геннадия Шпаликова. Но её жизнь стала символом трагедии, где личные драмы переплелись с давлением системы.
Самоубийство мужа и три бутылки водки в день — такова цена, которую заплатила актриса за свою короткую славу.
Путь из харьковской коммуналки на большой экран
Инна Гулая родилась в 1940 году в Харькове, в семье, где бедность была не временной неудачей, а повседневной реальностью.
Отец, о котором она узнала лишь в зрелом возрасте, бросил мать ещё до её рождения. Отчим, водитель грузовика, стал для девочки единственной опорой, но умер от туберкулёза, когда Инне едва исполнилось десять.
«Мы жили в коммуналке с облупившимися обоями, — вспоминала актриса. — На ужин — картошка с солью, на завтрак — хлеб с маслом. Яйца ели только по праздникам».
Послевоенные годы научили её выживать. В полуразрушенном кинотеатре, куда Инна пробиралась через дыру в заборе, она впервые увидела «богинь в блёстках» — Любовь Орлову, Марину Ладынину.
«Мы с ребятами рисовали билеты карандашом на обрывках газет, — рассказывала она — Пускали нас, потому что зал был полупустой. Я сидела на холодном полу и думала: вот оно, счастье!»
После школы — удар: провал на вступительных в театральный институт. «Сказали: «У вас нет данных», — сухо комментировала Гулая.
Вместо сцены — мебельный завод. Станочница в замасленном халате, она вставала в пять утра, чтобы успеть на смену.
«Руки в мозолях, станок гудел как бешеный, но я не плакала, — вспоминала она. — Зарплата — 30 рублей. Половину отдавала маме, половину тратила на театральную студию».
По вечерам, уставшая до дрожи в ногах, она бежала на занятия. Там её и заметил режиссёр Василий Ордынский, искавший типаж для фильма «Тучи над Борском».
«Вы — та самая девчонка с завода? — спросил он, разглядывая её потрёпанную юбку и стоптанные ботинки. — Сыграете голодную комсомолку. Без грима, без пафоса. Просто будьте собой».
На съёмках, в 30-градусный мороз, Инна мерзла в тонком ватнике, но её игра потрясла даже скептиков. «Когда она говорила: «Верю в будущее», — это звучало как вызов всему, что её окружало», — писал кинокритик в газете «Правда».
Фильм стал её билетом в мир, где её ждали Юрий Никулин, Геннадий Шпаликов и первые овации на Каннском фестивале. Но тогда, в 1960-м, она ещё не знала, что слава может обернуться проклятием.
Никулин и Шпаликов: выбор между гением и любовью
Юрий Никулин, к тому времени уже звезда цирка и советского кинематографа, впервые увидел Инну на съёмках фильма «Когда деревья были большими».
«Рядом с ней я забывал текст, — признавался он позже. — Она была как магнит: стоило ей войти в кадр — все взгляды прилипали к ней».
Никулин, известный своей сдержанностью, не скрывал чувств: приносил букеты полевых цветов, дежурил у её дверей после съёмок, даже пытался выхлопотать для неё комнату в Москве.
«Она отшучивалась: «Юра, ты — гений, но я не для тебя», — вспоминал ассистент режиссёра.
Судьбу Инны изменила встреча с Геннадием Шпаликовым — сценаристом, чьи стихи распевала вся страна. Он не дарил цветов — вместо этого читал ей стихи под окнами общежития, спорил о Бродском и Вознесенском, говорил, что кино должно «разрывать шаблоны».
«Он называл её своей музой «оттепели», — рассказывал друг Шпаликова. — Говорил, что ради неё напишет сценарий, который перевернёт мир».
В 1962 году они поженились. Тогда же Инна, как представительница СССР, блистала на Каннском фестивале.
Их совместный фильм «Долгая счастливая жизнь», где Шпаликов выступил режиссёром, а Гулая сыграла главную роль, провалился в СССР, но получил премию в Италии. Это была их последняя попытка быть счастливыми.
Всё рухнуло в 1963-м. Фильм «Застава Ильича» по сценарию Шпаликова Хрущёв назвал «идеологической диверсией».
Поэт, вместо покаяния, заявил в Кремле: «Кинематографисты — те же космонавты, они исследуют душу человека!» Власти ответили жёстко: фильм запретили, Шпаликова перестали печатать, а в их дом пришёл алкоголь.
«Он пил так, что не узнавал себя, — писала подруга Инны Наталья Кустинская. — Кричал, что система сожрёт всех, бил посуду, грозился уйти из дома».
Гулая трижды отправляла мужа на лечение, но каждый раз он срывался и все начиналось с начало.
1 ноября 1974 года он уехал в Переделкино и повесился на даче родителей..
Родственники обвинили её: «Ты его убила!» Никулин, узнав о трагедии, лишь сказал: «Жаль, не смог её уберечь».
К тому времени Инна уже была тенью прежней себя — с бутылкой в руке и зашторенными окнами.
Три бутылки в день: как актриса хоронила себя заживо
После смерти Геннадия Шпаликова в 1974 году Инна Гулая перестала быть собой. Обвинения родственников — «Ты его убила!» — стали для неё приговором.
Она отключила телефон, занавесила окна плотными шторами и ушла из театра, где когда-то блистала. «Она словно стёрла себя из реальности», — вспоминала подруга Наталья Кустинская.
Алкоголь стал единственным «спасением». Соседи, жившие в её доме, вспоминали:
«Каждый день, как по расписанию, шла в магазин. Брала три бутылки водки — без закуски. Продавцы шептались: «Это же та самая Гулая из кино!» Но актриса не реагировала — брала покупки и шла домой, глядя в пол».
Подруга Наталья Кустинская, пытавшаяся помочь, описывала быт Инны:
«Кухня была завалена пустыми бутылками. Она не убиралась, не готовила. Ела всухомятку, если вообще ела. Лицо стало жёлтым, передние зубы выпали. Но пила до последнего — как будто хотела стереть память».
Дочь Даша, которой на момент смерти отца было 11 лет, пыталась остановить мать. «Она выливала водку в раковину, становилась на колени: «Мама, перестань!» — вспоминала позже знакомая семьи. — Но Инна молчала, а наутро шла за новой бутылкой».
В последние годы Гулая не появлялась на публике. Режиссёры, когда-то выстраивавшиеся за ней в очередь, забыли о её существовании. «Её не приглашали даже в массовку, — писали в мемуарах коллеги. — Она стала изгоем, хотя вины её в том не было».
28 мая 1990 года Инну нашли мёртвой в квартире. Её было 50 лет.
Официальная версия — случайная передозировка снотворным, но близкие знали: это был итог 16 лет бегства от реальности.
Вместо Эпилога
Инна Гулая могла бы стать легендой — символом свободы и надежд 1960-х. Вместо этого её имя стало синонимом личной катастрофы.
Самоубийство Шпаликова, алкоголь, отвержение обществом — всё это звенья одной цепи, сломавшей женщину, которая мечтала о «долгой счастливой жизни».
Её история — не о борьбе с системой. Это притча о том, как внутренние демоны — чувство вины, страх одиночества, жажда любви — могут уничтожить даже самый яркий талант.
Сегодня, пересматривая «Когда деревья были большими», трудно поверить, что девушка с ясными глазами и улыбкой, покорившая Канны, закончила жизнь в нищете.
Но, возможно, именно так выглядит цена, которую платят те, кто слишком много любил, слишком глубоко чувствовал — и слишком поздно понял, что спасти себя можно лишь самому.
