22 июня 2025 года блистательной Светлане Крючковой исполнилось 75!
*
*
Все, кто подписан на страницу Светланы Николаевны в соцсетях, знают о ее кипучей, неуемной натуре. Крючкова почти каждый день что-то записывает, работает над новыми поэтическими программами, выступает с творческими вечерами.
А ведь у нее еще в родном питерском БДТ несколько ключевых ролей – в «Игроке» по Достоевскому, «Привидениях» по Ибсену и «Жизнь впереди» по роману Эмиля Ажара. И это с ее-то диагнозом… Блистательная актриса, грандиозная женщина.
Кажется, совсем недавно Светлана Крючкова впервые появилась на экране в роли Нелли Ледневой в «Большой перемене», и моментально обрела армию поклонников.
И вот ей – 75. Здоровья и творческого долголетия, Светлана Николаевна!
Предлагаю лучшие фрагменты наших разговоров со Светланой Крючковой.
«ВНЕБРАЧНАЯ ДОЧЬ» НИКОЛАЯ КРЮЧКОВА
— Светлана Николаевна, самый распространенный слух, который о вас существует, то, что вы внебрачная дочь артиста Николая Афанасьевича Крючкова…
— (Смеется.) Раньше ходили такие разговоры, и на встречах со зрителями мне периодически приходилось этот миф развенчивать. Между прочим, я с Николаем Афанасьевичем была знакома, и у него внучка Катя – такая же рыжая, как я в детстве и как мои дети сейчас.
— Еще про вас говорили: «Если Крючкова родит от негра…»
— То у нее будет рыжий, голубоглазый мальчик… Ха-ха-ха! Такая шутка давно ходила на Ленфильме. Потому что мои сыновья — от разных мужей, но оба рыжие и удивительно похожи.
— Вам что-нибудь известно о своем происхождении, своих корнях?
— Очень мало. Я родилась в то время, когда в нашей стране прошлое лучше было не бередить, чтобы не нарваться на неприятности. Поэтому я не говорила с родителями об этом. А то, что знаю, это — весьма случайные сведения.
— Например?
— С предками по линии папы все более-менее ясно — они белорусы, крестьяне, всегда жили на одном месте. Я с детства запомнила: Гомельская область, Жлобинский район, село Эрштэрмай, что в переводе с белорусского означает «Первомай».
Мой папа, прежде чем уйти из жизни, оставил мне фотографии дедушки с бабушкой, написал, как их звали, потому что я их уже не застала. А вот о маминых родственниках мне было не известно почти ничего. Я только недавно узнала, что мой дедушка Александр Васильевич Чичерин родом из крохотного городка Никольск, что рядом Архангельском. Мама родилась в Северодвинске…
Моя двоюродная сестра Лариса, которая живет в Кемерово, утверждает, что моя бабушка по маме Клавдия Михайловна Некрасова – сводная сестра писателя Виктора Платоновича Некрасова. Любопытно, правда?
— Сейчас же все это можно раскопать…
— Кое-какие сведения действительно хранятся в архангельских архивах, но я туда пока не добралась. Обязательно поеду, все выведаю, когда у меня будет время. Пока, к сожалению, его нет.
Кстати, мне на 60-летие подарили «генеалогическое дерево» из какого-то синтетического материала — красивое, настольное. Я посмеялась, хотела кому-то отдать… А когда несколько лет назад во Франции, где теперь живет мой старший сын, у меня родился мой первый внук Антон, я решила это дерево оставить для Антошки. Пусть знает о своих русских корнях.
ПЕРВАЯ РОЛЬ — ЖУЧКА В «РЕПКЕ»
— Ваши родители — фронтовики и даже познакомились на передовой. Рассказывали, при каких обстоятельствах?
— Вообще романтическая история была у моих родителей. Моя мама сама в 17 лет пошла воевать, служила в штабе фронта. И сражалась, судя по всему, героически. Мне недавно на Лубянке выдали подлинник ее наградного листа: ее наградили медалью «За Отвагу», которую, понятное дело, просто так не дают… Там ее встретил и полюбил папа.
Так вот в один «прекрасный» момент, когда нависла угроза над мамой, он, майор СМЕРШа, серьезный человек, посадил ее на коня, как в сказке, и просто увез. Спас!
— Что ей грозило?
— Вероятно, хотели посадить, как многих в то время. Но до конца войны они были в действующей армии, принимали участие в Ясско-Кишиневской операции, потом вернулись в Кишинев. Там я и родилась.
— Согласитесь, по тем временам, если бы эта история «всплыла», вы вообще могли не появиться на свет.
— Да нет… Я была третьим ребенком в семье, во-первых. А во-вторых, я абсолютная фаталистка. Знаю: если суждено чему-то быть, оно случится. Я родилась и, значит, так для чего-то было надо.
— С какого возраста вы себя помните?
— Детство я помню урывками. Первое воспоминание – это страшный сон: какие-то люди ночью пришли в наш дом… И я до сих пор ночью всегда встаю и проверяю, все ли окна и двери закрыты. Это – из детства.
Еще помню очень странное ощущение себя — я себя долго ощущала трагически одинокой и никому не нужной, хотя никаких внешних причин для этого не было.
— Тогда почему?
— Теперь думаю: причина в том, что я запоем читала взрослые книжки. Я начала читать с пяти лет. Папа был крестьянским парнем, но у него в шкафу стояли подписные издания – полные собрания сочинений. Лев Толстой, Куприн, Голсуорси, Цвейг, Есенин, Чехов… Я «проглатывала» все подряд, и, может, они на меня так воздействовали. Я ведь росла очень впечатлительным ребенком, была страшная фантазерка.
— Несколько лет назад вы сыграли в «Ликвидации» одесситку тетю Песю. Помогло, что вы сами родились в Кишиневе?
— Тетю Песю я сыграла с огромным удовольствием, потому что у нас в Кишиневе во дворе было семь еврейских семей, три русских и одна украинская. Так что мне надо было всего лишь вспомнить, что я слышала в детстве.
И вообще мое детство в Кишиневе было замечательное! Мы жили в маленьком закрытом дворике в одноэтажном доме, где комнаты шли анфиладой. Входишь, ворота, арка. Мы жили все очень дружно. Дни рождения, все праздники отмечались всем двором, часто гости собирались у нас за большим столом, мама брала семиструнную гитару и пела. Мама прекрасно танцевала, была веселая, заводная.
Да и время было другое какое-то. Недавно закончилась война. Люди были добрее, еще хорошо помнили горе — нам не зря говорили «только бы не было войны». Не делились – ты вот русский, а ты — еврей. У нас там даже был театр свой — мы делали какие-то спектакли и показывали их соседским ребятам.
— Свою первую детскую роль помните?
— Не помню, что я играла во дворе. А вот в школе я записалась в кружок, где ставили кукольные спектакли. Когда распределяли роли для сказки «Репка», у девочки, которая играла Жучку, не получалось лаять. Я как гавкнула! Руководитель кружка сказала: «Вот! Ты и будешь Жучкой». То есть, как я теперь понимаю, я эту девочку «подсидела». (Смеется.)
А еще папа в детстве всегда ставил меня при гостях на стул, и я читала стихи, я их знала множество. Правда, я тогда их читала не потому, что мне так хотелось, а потому что ослушаться его было невозможно. Таким образом папа, который потом был против моей профессии, того не ведая, сам меня туда подталкивал вот этими чтениями.
— Вы сказали, что были рыжей девочкой. Вам из-за этого доставалось?
— А как же?! Это сейчас красятся в красный цвет, голубой, фиолетовый. А вы представляете, что такое в 1950-х годах родиться рыжей?! Это объект всяческого рода дразнилок. Я еще была с белыми ресницами, я была не такая, как все.
Меня дразнили очень сильно: «Рыжая – бесстыжая», «рыжий-конопатый, убил дедушку лопатой»… А бабушка учила меня отвечать: «чем рыжей, тем дорожей»!
— Вы были влюбчивая барышня?
— Влюбленность – это было мое обычное состояние, сколько себя помню. (Смеется.) Я всегда была влюблена – в шесть лет, в семь, но… уже в другого мальчика. Кстати, потом я встретила его в Америке. А тогда мы были влюблены в него всем двором… В десять лет я была влюблена опять, даже какие-то стихи писала. Затем — в 14. А потом в 16 так влюбилась, что наши родители всерьез подумывали, что мы свяжем свои судьбы.
Но… Что интересно, одно имя я вообще считаю роковым для себя. Это имя – Саша. Было время, когда я стала просто бояться людей с таким именем. Как только узнавала, что человека зовут Саша, я старалась подальше от него держаться. Знала, что ничем хорошим это не кончится – обязательно что-то будет между нами.
— Помогало?
— Не всегда. В результате у меня и сын Саша, и муж Саша… И тогда, в 16, мальчика звали тоже Саша. Еще чуть-чуть, и поженились бы. Сейчас я понимаю, как это было бы неправильно.
ПАПИНО ПРОКЛЯТИЕ
— После десятилетки вы собирались поступать на филфак Кишиневского университета. А в результате поступали в театральное училище имени Щепкина. Как так получилось?
— Чистая случайность! Поскольку до экзаменов было еще больше месяца, папа, который считал, что каждая советская школьница должна обязательно побывать в Москве, сделал мне подарок – послал меня в столицу нашей родины. И я поехала в Москву как на экскурсию.
Но случайно оказалась около Щепкинского училища и как-то меня туда затянуло. В тот год конкурс был невероятный — 240 человек на место. Тем не менее, я успешно прошла три тура. А на четвертом, когда оставалось два человека на одно место, я срезалась. В тот момент я подумала: если я обошла такое количество людей, значит, что-то же во мне есть?!
Я вернулась в Кишинев, поступала на филфак, где уже не я срезалась, а меня… Между прочим, любопытная история!
— Расскажите!
— Поскольку в Молдавии всегда была национальная политика сложная, на весь город Кишинев на филфаке было всего четыре места для русских, и все они естественно были забиты «блатными».
После трех пятерок мне, чтобы поступить, достаточна была хотя бы тройка по английскому, который я хорошо знала на тот момент. Но мне, не слушая, поставили двойку… Папа пытался добиться правды, писал в Москву, Москва отправила документы на рассмотрение комиссии обратно в Кишинев…
Я очень хорошо запомнила вот какой момент. Мой папа был человек жесткий, я его боялась очень сильно и долго. Когда заседала комиссия, он просил только одного: просто чтобы меня еще раз проэкзаменовали. Но они отказали. И папа… заплакал. У меня буквально вырвалось: «Не смей плакать перед этой сволочью. Пойдем отсюда!»
— Ого! Не каждая советская комсомолка решилась бы в те годы сказать чиновникам в лицо такое.
— Так нас же, советских школьников, они сами учили, что правду надо говорить в глаза, не врать… Нас не учили делать поправки на двойную-тройную мораль. Значит, я была хорошая ученица… Я им очень благодарна, что они тогда меня не взяли.
Я пошла работать машинисткой. На следующий год я опять поехала в Москву и снова в последнем туре провалилась. На этот раз я решила остаться на любой черновой работе, пока не поступлю. Не смотря то, что папа сказал: «Если пойдешь в артистки – прокляну!»
— Однако отчаянная вы были девушка. Что было самое трудное в тот период?
— Ой, сейчас если рассказать, никто в такое не поверит. Мне же жить долгое время было негде. Я запомнила на всю жизнь свое внутреннее состояние, когда утром я не знала, где я буду ночевать. Это ужасно! Меня на вокзалах арестовывали, забирали в милицию… А я была девочка – во всех смыслах этого слова. Я не понимала, чего милиционеры хотят, что я такого сделала.
Мне было нужно просто переночевать, я там на скамеечке тихонечко сидела, никому не мешала, а они, вероятно, подозревали меня в том, чем сейчас занимаются наши молодые барышни, приехавшие из провинции. А мне даже в голову такое прийти не могло.
Я вообще была очень неопытная, конечно, потому что все-таки жила с мамой, папой, с бабушкой… В ломбарде закладывала вещи – туфли новые, шубу какую-никакую. А потом, чтобы выкупить, устроилась слесарем-сборщиком на завод ЗИЛ.
У меня была очень тяжелая физическая работа, и я не выдержала. Нужно было таскать огромные подносы с подшипниками, наполненными маслом, собирать карданные валы – притом исключительно ночью. И спали мы тут же в красном уголке на заводе, здание все тряслось, 30 человек в комнате – кто разговаривает, кто спит, кто читает. Мне это оказалось не по здоровью.
Зато теперь я знаю, что такое ощущение чужого дома и бездомности, что такое голод, когда по нескольку дней нечего есть. Я знаю, что такое человеческая жестокость и людская доброта. Я тогда на заводе чуть не загнулась физически, и мне ничего не оставалось, как снова вернуться домой. А на третий год я поступила в Школу-студию МХАТ.
«В «БОЛЬШУЮ ПЕРЕМЕНУ» ПОПАЛА СЛУЧАЙНО»
— На этот раз тоже поступали с приключениями?
— Еще какими… В день решающего тура (а я жила тогда в коммуналке у знакомой девочки) мы вдруг с ужасом обнаружили, что соседи закрыли дверь на все замки, а ключей от всех замков у нас не было. Видимо, им не нравилось, что я живу на их территории, хотя я была тише воды, ниже травы.
Мы с огромным трудом нашли топор и эту дверь выломали практически – другого выхода не было. Помню, я еле-еле успела… А так могли подумать, что я поступила в другой театральный и вычеркнуть из списков.
— Почему многие ставшие впоследствии популярными актеры поступают с третьего-четвертого раза?
— На самом деле причина проста: на вступительных экзаменах слишком мало времени, чтобы раскрыться. Это же нужно еще себя привести в такое состояние, чтобы быть готовой открыться навстречу незнакомым людям. А тут волнение, время ограничено – 5-7 минут.
Но надо сказать, что я все эти годы доходила до последнего тура. Везде, кроме ГИТИСа. Там меня на консультации попросили поднять платье. Я подняла. «Еще выше». Поднимаю. «Еще». Говорю: «Выше я поднимать не буду».
— А зачем? Вашу раскрепощенность проверяли?
— Ноги смотрели! Чего там было смотреть, все и так было видно. У меня ноги были красивые, во всяком случае, не кривые. Но я рада, что меня в ГИТИСе срезали, и я поступила именно в Школу-студию при МХАТе, мне в нее и надо было.
*
*
— Наталья Гвоздикова рассказывала, что на съемках «Большой перемены» у нее испортились отношения с режиссером Кореневым, из-за того, что слишком был… приставучий.
— Я не знаю, к кому он приставал, если честно. Никогда не интересуюсь интимными подробностями. Я и в театре-то узнаю, что кто-то женился, когда уже дети вырастают и приходят в театр…
В «Большую перемену» я попала случайно. Меня попросили занести на киностудию сценарий. Выходя из кабинета, я в дверях нос к носу столкнулась с мужчиной лет сорока. Он пристально посмотрел на меня, спросил, что я делаю сегодня вечером.
Я так испугалась, что переспросила: «А в чем, собственно, дело?» Он говорит: «Я вас хочу пригласить на репетицию». Оказалось, что это Коренев – режиссер «Большой перемены».
И в этот же вечер в 8 часов на Мосфильме была репетиция, куда я, безвестная студентка, пришла и увидела двух известных артистов — Михаила Кононова и Александра Збруева.
— Это правда, что во время проб вы Збруева покусали?
— Никого я не покусала! Я пришла на пробы учительницы Светланы Афанасьевны, которую сыграла потом другая актриса, а ее «мужа Ганжу» играл как раз Збруев. Задача была очень простая: «Ганжа» должен был меня втаскивать в комнату, а я любым способом помешать ему. А как?
Стипендия — 28 рублей, мы бегали в закусочную и ели бесплатный хлеб с горчицей и солью, в школе-студии занимались с девяти утра до одиннадцати вечера, а ночью изучали систему Гратовского и ставили Камю… В общем, не спали, были дохлые, еле ноги волочили, а Збруев был известный, «навитаминенный», артист.
В общем, когда он меня потащил, я поняла, что массой я его не возьму. В этот момент я укусила его за палец — потекла кровь, и режиссер сказал: «Спасибо». Я разревелась, подумала, что опять что-то не так сделала, и пошла домой. Не успела зайти в квартиру, как раздался звонок ассистента режиссера: Алексей Александрович берет меня в фильм, только предлагает мне роль Нелли Ледневой.
Так в моей жизни на самом деле произошла большая перемена: 30 апреля 1973 года я легла спать никому не известной студенткой четвертого курса, а 1 мая проснулась знаменитой на всю страну актрисой. Дети кричали мне вслед цитаты из фильма, а взрослые улыбались…
*
*
ЛЮБОВЬ – ЭТО «СОЛНЕЧНЫЙ УДАР»
— Мужчины ради вас сумасшедшие поступки совершали?
— Ради меня? Нет. Я – совершала. Однажды я бросила Москву, МХАТ и уехала в Ленинград. В никуда! К человеку просто, а у меня не было там театра. Это случай, что через три месяца меня пригласил в БДТ Товстоногов…
— Как же вас отпустил Олег Ефремов, который очень на вас рассчитывал?
— Я позвонила Олегу Николаевичу и сказала, что ухожу. Слышу в ответ: «Ты с ума сошла!» Я продолжаю: мол, выхожу замуж. В трубке звучит гневный вопрос: «Замуж? За кого?!» Отвечаю: «За Векслера». Долгая пауза, затем голос Ефремова: «За Векслера? Выходи!» Олег Николаевич снимался у Юры в фильме «Здравствуй и прощай!» и знал его прекрасно.
Вообще Векслер был, бесспорно, одним из лучших советских операторов. Снял «Старшего сына», «Утиную охоту», «Зимнюю вишню», сериал о Шерлоке Холмсе… Кстати, наш роман разворачивался во время съемок фильма «Старший сын».
— Фильм «Старший сын», наверное, вошел в книгу рекордов – постфактум аж четыре брака…
— Да. Караченцов с Людой Поргиной, Миша Боярский с Ларисой Луппиан, мы с Векслером и Коля Никольский, который играл летчика, тоже женился… не знаю, на ком. Мы все были в состоянии влюбленности – молодые, здоровые и, мне кажется, эта картина несет эту ауру, эти наши чувства.
— Влюбились с первого взгляда?
— Солнечный удар! На пробах я увидела маленького, лопоухого, веснушчатого оператора. Бах – и все! Влюбилась насмерть. Я ему позвонила в этот же день домой и сказала: «Хотите – я не поеду в Москву?» Он ответил: «Не торопитесь. Подождем съемок».
Нет, там было все не так просто, потому что у него была другая женщина, и мы с ним жили месяц, а потом он мне сказал: «Я тебя не люблю». А я все видела и ответила: «Нет, любишь, и будешь любить меня всю жизнь». Уехала в Кишинев. Через месяц он мне позвонил: «Приезжай». Когда я приехала на озвучивание, мы с ним стали вместе жить. Мне было 25 лет. Ему – 35.
Жили у оператора и режиссера Мити Долинина, в одной комнате, мы на полу спали. Там были крысы, мы обкладывались газетами… Все-таки браки совершаются на небесах! Первые два года он стеснялся рядом со мной ходить – Юра был ниже меня ростом, а я всегда ходила на каблуках. А потом это все прошло, и мы ходили рядом, не обращали внимания — кто выше, кто ниже.
— Интересно, чем все-таки он вас «взял»?
— В первую очередь, талантом. Векслер необыкновенно умный был человек, очень образованный, прекрасно рисовал, и я всегда с ним советовалась. Блатные песни знал, вообще был нетрадиционный еврей, прямо скажем. Водку пил, матерился, даже по фене ботал по полной программе. (Смеется.) Но был таким оператором, который на картине всегда является сорежиссером.
*
— Расскажите, как вам работалось с Леонидом Гайдаем на картине «Не может быть!» Такой звездный состав – Куравлев, Невинный, Крамаров, Даль…
— К сожалению, мало что помню… Я пробовалась на роль, которую потом сыграла Валентина Теличкина. А у Леонида Иовича всегда был такой принцип – он делал фотопробы, а потом раскладывал их как пасьянс, берет одну новеллу, раскладывает лица актерские и передвигает. Передвигал, передвигал.
А потом сказал, что Крючкова и Куравлев – нехорошо, она слишком молодая. Но хочу, чтоб снималась! И переставил меня в другую новеллу – к Олегу Далю.
В основном со мной работал Даль. Он мне все говорил, что мне нужно делать, и я делала. Я была молодая и думала, это будет вечно – всегда рядом будет хороший режиссер, прекрасные партнеры, я ни на что не обращала внимания. Нет, чтобы остановиться – запомнить. Я снималась, как дышала.
*
*
«ВСЕГДА В ОПЕРАТОРОВ ВЛЮБЛЯЛАСЬ»
— Каким осталось в вашей памяти ТО советское время?
— А мы как-то иначе жили. По каким-то другим принципам. Нам важен был внутренний мир, душа. У нас даже посиделки за столом были другие. Мы тоже собирались, выпивали часто, но как-то все в основном говорили об искусстве, о литературе, о последних фильмах, что-то обсуждали, слушали Галича, радио «Свобода», «Голос Америки», читали запрещенных писателей. И это духовное общение нам было интересно.
Сейчас собираются… Чего они там делают? Музыка гремит, друг друга не слышат, разговаривать им не о чем… «в натуре. Чисто конкретно… А я такая… А он такой…» (Улыбается.)
— Вы не замечены в романах с партнерами. Почему?
— Да, да, как-то так прошло… Я в операторов всегда влюблялась. Нельзя говорить, что актеры плохие, что они не мужчины. Они такие же разные, как все мы. Вот, например, мой третий муж как Джек Лондон – у него150 профессий, но он реальный, приземленный.
Музыкант по образованию, работал посадчиком металла в горячем цеху, матросом рыболовецкого флота, барменом-буфетчиком, реставратором музыкальных духовых инструментов. У него столько строительных специальностей — сварщик, паркетчик, кафель кладет, стены, крышу делает – он очень рукастый. Балкон сам строил — подвешивался на монтажном поясе на 6-ом этаже.
Меня можно было с ним сбросить на парашюте на необитаемый остров, и он нашел бы, из чего построить дом, добыл бы бы еду, одежду – с ним не страшно. И это при том, что он был значительно моложе меня. Если назвать возраст и задуматься – то, не знаю, всякая ли женщина бы решилась бы…
А я над этим не задумывалась — я сразу родила ему ребенка. Когда мы познакомились, мне было 39 лет. Тогда я думала, что после расставания с Векслером моя личная жизнь – кончена.
— Вновь «солнечный удар»?
— Ну, в общем да. Голову снесло… немножко. Удивительно, но мы родились в один день, 22 июня, оба — Тигры, но с разницей в 12 лет.
— Астрологи утверждают, что два Тигра не уживаются…
— Но у всякого правила есть исключения. На самом деле на протяжении жизни человек меняется. Насколько я была раньше влюбчивая… Понимаете, с точки зрения своего возраста я не люблю себя той, какая я была молодая. Я была легкомысленная, необязательная. То мне этот кажется замечательным, то другой распрекрасным…
С возрастом я стала ценить другое. По-моему, самое большое счастье для женщины, когда твой муж одновременно и твой любовник, и отец твоих детей. Не мной замечено: хорошая жена в постели, извините, бл…, на кухне — хозяйка, детям — мать, а мужу — друг.
— Вы хорошая жена?
— Думаю, что да. Потому что я, в первую очередь, своему мужу друг. В любой трудной ситуации никто не окажет ему такой поддержки, как я. Одна из героинь Софико Чиаурели говорила: «при хорошей женщине и мужчина может человеком стать». (Смеется.)
Мужчина на самом деле очень зависит от женщины, с которой живет. Я считаю, мужчина до конца своих дней немножко ребенок. Все-таки немножко они играют во все – машины, охота…
— А вы во что играете в своей жизни?
— Я уже ни во что не играю, я три раза вернулась с того света. Я перенесла семь операций, две тяжелейшие черепно-мозговые травмы, инсульт, две пункции позвоночника. Мой младший ребенок жил без меня до трех лет, потому что когда ему было девять месяцев, я разбилась на машине.
Я была так изуродована, что боялась показаться ребенку на глаза и вообще долго была не в состоянии ходить… В результате первое слово Саша-маленький сказал: «Папа!» И ко мне долгое время обращался: «Папа!» Я ему говорю: «Какая же я тебе папа? Я – мама!»
Теперь я лучше всех знаю, что если человек здоров — все остальное чепуха. Я живу в семье и мне важно: до того, как я уйду из этой жизни, поставить на ноги детей, чтобы они были в этой жизни защищены. Это для меня сейчас задача номер один.
«В КАЖДОМ ВОЗРАСТЕ СВОИ ПРЕЛЕСТИ»
— Это правда, что когда вы были беременны вторым сыном, врачи категорически отговаривали вас рожать. Дескать, рискуете жизнью…
— Нет, тогда еще не жизнью, а карьерой — однозначно. Внешностью, фигурой. Там была такая ситуация, что я могла его потерять, и пришел старый профессор: «Вы готовы лежать всю беременность на спине, не поворачиваясь?» Я говорю: «Готова».
«Если что-нибудь случится, вы не станете вешаться и стреляться?» «Не буду». «Тогда лежите». И я так и лежала 8 месяцев. На гормонах. 38 кг належала. Зато у меня есть второй сын…
А внешность? Женщина не может всю жизнь быть молодой. Как я всегда говорю: старухи бывают толстые и худые. Худая-то – она тоже старуха. Время берет свое. Ты не обманешь природу, как ни подтягивайся. Надо к этому стараться относиться философски, спокойно — в каждом возрасте свои прелести.
— Чем ваш нынешний возраст для вас интересен, необычен?
— Знаете, когда человек влюбляется, мир меняет свою окраску. Ты встал, а такое ощущение, что все имеет другой цвет. Не зря же говорят: через розовые стекла мир видишь… Так вот с возрастом тоже происходит нечто такое – как будто протирают стекла и ты начинаешь видеть все гораздо глубже, яснее.
Приходит понимание многих вещей – оно не может прийти раньше, его надо выстрадать, до него надо дожить. И в этом есть наслаждение, и одновременно присутствует большая грусть.
– Любовь тоже понимается по-другому?
– Большая умница Алиса Бруновна Фрейндлих – а я люблю слушать умных женщин – сказала замечательную мысль: мы рождаемся, и у нас есть некий бункер, наполненный любовью. Его границы не расширяются с возрастом – сколько загружено, столько нам отпущено на всю жизнь. А уж как ты с этим обойдешься, когда будешь расходовать, в какие моменты своей жизни – это индивидуально.
Я в этом смысле человек, наверное, счастливый – прожила очень полную и настоящую жизнь. Никогда не была обделена мужским вниманием. И я бросала, и меня бросали. Я и страдала, и радовалась – все было в этой жизни. Все!
А сейчас наступил момент уже радоваться другому. «Смешон и ветреный старик, смешон и юноша степенный». Это сказал Александр Сергеевич Пушкин, а он был – гений. То есть каждому возрасту есть свое соответствие. Я уже хочу стабильности, покоя, хочу видеть и любить внуков своих.
*
*
«ЧУТЬ НЕ УМЕРЛА В КАДРЕ»
— Что категорически не терпите в своей жизни?
— Я очень хорошо знаю, что такое бездомность – я бы больше никогда не хотела это ощущение испытать. Бесконечные раскладушки и все время необходимость складывать ее за собой – это так меня достало тогда, что теперь у меня это имеет другую крайность.
Много лет я снимала углы, таскалась со своей раскладушкой, и только наконец в 55 лет у меня появилась личная комната, куда никто не заходит и где я одна, – мне муж ее сделал из чердака. Я сказала себе: «Никогда больше не буду застилать постели… Никогда!»
Для меня застеленная кровать – это символ бездомности. Саша сделал мне огромную кровать, которая всегда разобрана, и никто не смеет ее трогать. Эта моя мечта осуществилась в 55 лет. Нормально, да? Я когда приезжаю за границу, сразу вызываю горничную, показываю на кровать и говорю: «Донт т мейк май бед!»
— Что еще в вашей жизни из серии «не трогать руками»?
— Ужасно не люблю, когда трогают мои вещи. При кажущемся беспорядке и хаосе я очень хорошо помню, где что лежит, и если что-то лежит не так, я это замечаю моментально!
У меня же папа работал где? В КГБ! Когда он уходил на работу, я вместо того, чтобы учить уроки, шла в его комнату и тайком включала радиолу. Она стояла прикрытая салфеточкой кружевной, и на ней еще что-то стояло.
И мне надо было так послушать (а я слушала передачу «Театр у микрофона»), чтобы к приходу папы не оставить никаких следов, чтобы он не понял, что я слушала радио. Его обмануть было очень сложно, он все замечал. И теперь точно также я все замечаю.
*
*
*
— Понятно, что роли как дети. Какая для вас самая необычная?
— Я люблю очень Агафью Тихоновну из «Женитьбы». Играть неординарных людей всегда очень интересно. А у меня недостатка в характерных ролях, слава богу, никогда не было.
Я считаю, что мне очень повезло. Кого я только не играла: красавиц, уродин, цариц, сумасшедших, даже в роли жены генсека Брежнева снялась, сыграла еврейку одесситку тетю Песю в «Ликвидации», бабушку главного героя в ленте «Похороните меня за плинтусом»…
— В ходе съемок фильма «Похороните меня за плинтусом» вы оказались в реанимации. Это были самые экстремальные съемки в вашей жизни или бывало и потяжелей?
— Конечно, «Плинтус» — был самым тяжелым. Эта работа отняла у меня несколько лет жизни, добавила седых волос. Весь фильм я снималась под аккомпанемент продюсерского «я меняю артистку, я закрываю фильм».
Я же не виновата, что начали снимать на полтора месяца позже — как раз в тот момент, когда у меня начались работа в двух театрах, съемки на телевидении и еще в одной ленте. То есть мне пришлось работать без выходных дней, ездить с картины на картину…
Разве так можно выжимать артиста? Разве можно после съемки восьми (!!!) дублей смерти моей героини на следующее утро назначать съемку? У меня была одна задача – не умереть прямо в кадре. Мы еще не досняли картину, продюсер заявил: «Мы закрываем кино. Будем делать фильм из отснятого материала». Я пришла домой и плакала.
Потом попала в реанимацию и странно, что я вообще оклемалась… После этого я сказала: «Теперь буду сниматься в самых идиотских ситкомах, где угодно, лишь бы сохранить себя. Чтобы не умереть по дороге к счастью».
— По поводу ситкомов, надеюсь, – шутка, гипербола?
— Если жизнь заставит, то буду! Я же артистка, это единственное, что я умею.
*
*
«ДОЛЖНА ОБЕСПЕЧИВАТЬ СЕМЬЮ»
— У вас теперь большая интернациональная семья. Вы дружите?
— Конечно, мы, в первую очередь, друзья и единомышленники. Все мои родственники помогают мне: Митя – прекрасный звукорежиссер, он записал мне все поэтические программы, его жена-француженка – талантливый художник, закончила Высшую школу искусств «Эсат» в Париже, она оформляет все мои диски. С младшим Сашей (он — гитарист) я выступаю на сцене на творческих вечерах.
— В этом вашем семейно-дружеском союзе вы – главная? Или у вас демократия?
— Понимаете, главный тот, кто коренной. Тот, кто везет, тот, кто зарабатывает, решает и обеспечивает. Я даже в силу своего возраста главная, к сожалению. Хотя очень люблю подчиняться, но… Ситуация так складывается, что я должна это делать. Пока.
— А у Светланы Крючковой есть какие-то тайные увлечения?
— (Шепотом) Спать люблю, спать!
— А по старым добрым временам, по советским, вы ностальгируете?
— Это бессмысленно. Так можно впасть в глубокую депрессию, если начать говорить даже самому себе: а вот раньше было лучше, а сейчас жизнь ужасна… Жизнь ужасна в первую очередь потому, что ты уже не такой здоровый.
Но есть и свои радости. Есть дети, внуки…. Я потихонечку овладеваю компьютером, делаю программы, понемножку учу французский, ставлю спектакли в своем театре со своими ребятами. Вышел – солнышко, купол Исаакиевского собора, деревья в цвету. Здорово!
– На что хватает времени, кроме театра и кино?
– На книжки, на поэзию, я продолжаю активно ездить на гастроли с творческими вечерами. Из всех видов активного отдыха обожаю два — люблю плавать в бассейне и играть в настольный теннис. Не хочу сказать, что играю классно, но на уровне санатория обыграть мужиков могу.
*
