В последние дни жизни, когда болезнь Паркинсона уже почти приковала её к постели, Надежда Федосова попросила родных принести ей пыльную коробку со своими вещами. Старые письма, фотографии, документы — всё то, что принято называть семейным архивом.
Дрожащими руками она рвала их в клочья, методично уничтожая память о самой себе. Внук и дочь пытались остановить её, но актриса была непреклонна. «Это неинтересно!», — твердила она. — «Никому моя жизнь не нужна. Никто меня и не вспомнит, когда помру».
Она ошибалась. Зрители прекрасно помнят её как женщину с поджатыми губами, вечную экранную свекровь, суровую мать, бабушку или деревенскую сплетницу. В фильмах «Женщины», «Мачеха», «Журналист» она воплощала тот тип русского характера, который может и коня на скаку остановить, и жизнь молодой невестке испортить.
Но в реальности она была совсем другой женщиной — заводной, смешливой, обожавшей шумные застолья и умевшей так приложить крепким словом, что даже балагур Владимир Высоцкий покорно опускал голову.
Надежда Федосова никогда не была для своего единственного внука Игоря «великой актрисой». В детстве он даже не узнавал её на экране. Мальчик видел по телевизору какую-то злую старуху, а рядом с ним сидела его бабушка — добрая, весёлая, от которой пахло пирожками.
Осознание её актёрского масштаба пришло только в школе, когда в середине шестидесятых годов вся страна заговорила о «Неуловимых мстителях». Федосова сыграла там крошечную роль тётки Дарьи, которой «неуловимые» возвращают угнанную корову.
Этого хватило, чтобы Игорь в одночасье стал школьной знаменитостью — «тем самым внуком актрисы из «неуловимых»». Сама Надежда Капитоновна к своей славе относилась с безразличием. Никакой звездной болезни, никаких капризов.
Свой путь Надежда Федосова начинала так, как начинали тысячи советских девушек — у станка. В пятнадцать лет Надя уже работала на фабрике «Красные текстильщики». В искусство её привел не «зов музы», а умение веселить. В конце 1920-х годов подружки по фабричной самодеятельности подбили её пойти работать в только что открывшийся Парк Горького.
Должность называлась туманно — инструктор культурно-массовой работы, а на деле нужно было развлекать гуляющую толпу. «Я была и швец, и жнец, и на дуде игрец», — вспоминала позже Федосова. Именно там, в парке, её заметил администратор Театра Красной армии и буквально за руку отвел на прослушивание к легендарному режиссеру Алексею Попову.
Театр Красной армии был военизированной организацией. Актёры принимали присягу, носили звания, отправлялись на стрельбы и трёхмесячные военные сборы. Для молодой актрисы это стало школой выживания. В 1937 году их бригаду на девять месяцев отправили на Дальний Восток. Играть приходилось и перед тысячными залами, и на затерянных пограничных заставах, где зрителей было всего трое-пятеро.
В этой поездке начальство прикрепило юную Надю к Фаине Раневской. «Боевой» приказ звучал так: обеспечивать быт народной артистки.
Сама Раневская, никогда не стеснявшаяся в выражениях, объяснила задачу доходчивее: «Надюша, народная артистка не может треснуться голой задницей об пол, поскользнувшись в грязном сортире, ваша задача — держать меня под локоток». Федосова справилась и с «локотком», и со сценой, после чего была официально зачислена в основной состав труппы.
Характер у Надежды Капитоновны был прямой, бескомпромиссный, но при этом она удивительным образом умела дружить с мужчинами, не давая повода для сплетен. Во время войны, в составе фронтовой бригады, в неё безнадежно влюбился поэт Алексей Фатьянов, автор знаменитого стихотворения «Соловьи».
Он ухаживал за актрисой, посвящал ей стихи, но Федосова, у которой в Москве остался муж, решительно отвергла притязания. Как-то родные актрисы нашли в её старых вещах обрывок бумаги со странной присказкой:
«Банку тыквы в маринаде, плод оттенка янтаря, я принес в подарок Наде, говоря: о, примите, бога ради, эту прелесть в маринаде, но в ответ — как стрела из самострела, вместе с банкой полетело — нет! И уехал я от Нади весь в тоске и маринаде».
Оказалось, это строка из реального стихотворения Фатьянова, описывающего, как он принес возлюбленной банку маринованной тыквы, а получил от ворот поворот — банка полетела в него.
В 1946 году Федосова перешла в Театр драмы и комедии, который позже весь мир узнает как «Таганку». Она прослужила там двадцать лет, став одной из ведущих актрис старой труппы. Когда в 1964 году в театр пришел Юрий Любимов и начал свою революцию, превращая репертуар в более молодёжный, Федосова, в отличие от многих возрастных актеров, не стала скандалить.
Наоборот, она горячо поддержала реформы, называя прежний репертуар «старьем», от которого надо избавляться.
В театре её звали «мамой». Она была председателем месткома, вечно за кого-то заступалась, выбивала зарплаты, мирила поссорившихся. Особые отношения у неё сложились с Владимиром Высоцким. Она видела его мощный дар, но терпеть не могла пьянства.
«Володька — блестящая голова, но, паразит, пьет как собака!» — ругалась она. Когда Высоцкий появлялся в театре в стельку пьяным, именно Федосова устраивала ему самые жесткие выволочки. Он её уважал и побаивался, прямо как родную мать.
А Вениамин Смехов вспоминал её как человека исключительной надежности. В отличие от многих прим, она была, как артист сам выразился, начисто лишена «мещанской спеси» и никогда не участвовала в закулисных интригах. Если ей что-то не нравилось, она говорила это в лицо.
Если режиссеру нужно было, чтобы ведущая актриса вышла в массовке без слов — она выходила, подавая пример молодежи: «Нельзя, ни в коем случае нельзя строить из себя особенных. Люди кирпичи на стройках таскают, а выйти на сцену, постоять в массовке да ещё и денег за это получить — это роскошь. Всем хочется рожей посветить, но ценить надо, что дают!».
Тем удивительнее был её уход. Не было ни скандала, ни хлопанья дверью. Просто однажды Надежда Капитоновна решила, что термин «старье», которым она клеймила прошлый репертуар, теперь относится и к ней самой. Любимов строил новый, молодёжный, поэтический театр.
Федосова трезво оценила свои силы: «Зачем мне, старой тётке, маячить здесь и гундеть, что всё не так? У Любимова своя манера… К чему путаться у него под ногами?». Она написала заявление об увольнении и ушла. Больше на сцену она не выходила, считая, что лучшего театра уже не найдет.
Личная жизнь актрис часто становится предметом пересудов, но у Федосовой она была надежно скрыта от посторонних глаз. Первый брак с техником Алексеем Кувшиновым распался быстро, ещё до войны. Он пропал без вести в 1941 году, и Надежда никогда о нём не говорила, хотя во время застольев с родными любила читать его единственное письмо с фронта, которое она бережно хранила.
Главным мужчиной её жизни стал второй муж, Давид Львович Анапольский. Для соседей и знакомых он был просто инженером, который «работает на заводе». Даже внук Игорь долгое время думал, что дед стоит у станка. Правда открылась много позже.
Добродушный «Додя», как звала его жена, в молодости служил в ЧК, гонял басмачей в Средней Азии и даже имел наградное оружие. А в мирное время этот «скромный инженер» разрабатывал системы управления для первых ядерных реакторов, атомного ледокола «Ленин» и космических спутников.
Это был союз противоположностей. Она — всегда на виду, под светом прожекторов, он — абсолютно засекречен. Пока Федосова блистала на премьерах, Анапольский получал сталинские премии и ордена в закрытых кабинетах.
Дома этот серьезный человек с военным прошлым превращался в мягкого, любящего мужа. Иногда Федосова ласково звала его «заяц». Друзья Анапольского, зная это прозвище, однажды даже вручили ему шуточную медаль «За вклад Зайца в космическую промышленность».
Давид Львович взял на себя роль главного воспитателя внука, пока бабушка пропадала на съемках, а родители — в заграничных командировках. Он читал мальчику «Принца и нищего», конструировал с ним невероятные пульты управления из списанных приборов и кормил его так, как умел.
Когда Надежда уезжала в экспедиции, он вместе с внуком спокойно переходил на «холостяцкий паёк» — ливерную колбасу и сало, которые обожал, хотя жена ему это строго запрещала.
Но и «злая киностаруха» превращалась в замечательную хозяйку, когда была свободна от съёмок и гастролей. Никаких домработниц она не признавала принципиально — всё делала сама.
Её фирменные блюда — куриные котлеты, фаршированная курица и вареники с вишней — стали легендой среди друзей семьи. Когда в их квартире собиралась толпа артистов из «Таганки», столы раздвигались на всю комнату, в ход шли даже гладильные доски, потому что не вся еда умещалась. Гуляли шумно, с песнями, анекдотами и розыгрышами.
А гулять Надежда Федосова очень любила. Однажды, вернувшись поздно после спектакля на свадьбу собственной дочери, Федосова обнаружила, что гости уже устали и приуныли. «Что-то вы, молодые, скучно сидите!» — заявила 50-летняя актриса, вскочила на накрытый стол и прошла по нему в пляске, не разбив ни одной тарелки.
При всей любви к театру, она категорически запретила дочери и внуку идти по своим стопам. Дочери Веронике, которая изначально хотела стать актрисой, она сказала: «Дурочка, актриса — не та профессия, которая сделает тебя счастливой. Даже не мечтай!».
Вероника послушалась, стала химиком, вышла замуж за востоковеда-разведчика. Внук Игорь тоже выбрал науку, став биологом, профессором МГУ. Федосова была этому только рада. Она слишком хорошо знала изнанку профессии — зависимость, зависть, ожидание ролей.
Когда внук Игорь решил жениться в первый раз, они с невестой подали заявление в загс спонтанно, во время прогулки, а потом приехали к бабушке сообщить новость. Молодые ожидали, что бабуля будет ругаться, что они ещё даже не притёрлись друг к другу, слишком поспешили. Надежда Капитоновна открыла дверь, выслушала молодых, взяла с кухни большое блюдечко, подняла высоко над головой, и тут же с размаху грохнула его об пол.
Внук с невестой замерли от ужаса, а актриса с доброй улыбкой сказала: «Говорят, посуда бьется на счастье, но это не так. Разбивается ваша прежняя жизнь, и вы по осколкам входите в новую». Из своих закромов Надежда Капитоновна достала шампанское и поставила на стол вместе с горой горячих пирожков.
Кино принесло ей всесоюзную известность, но сама Федосова считала свои экранные работы чем-то второстепенным. «Спектакль живёт один вечер… А фильмы бесконечно крутят и в деревнях, и селах, и больших городах», — рассуждала она.
Ей, к тому же, не нравилось, что режиссеры эксплуатируют один и тот же образ. Ей, веселой и живой, раз за разом предлагали играть жестких, неуживчивых старух. «Предлагают одно и то же. Выворачивает от этого уже», — жаловалась она.
Тем не менее, к работе она относилась с профессиональным перфекционизмом. Очень ценила Юлия Райзмана, снявшего «А если это любовь?», дружила с Анатолием Папановым.
А вот Иннокентия Смоктуновского, которого глубоко уважала, однажды отчитала прямо на улице за участие в проходных фильмах: «Кеша, что же ты хлопочешь лицом во всяком барахле? Ведь гениальный актер!». Смоктуновский от стыда спрятал глаза и очень тихо, почти шёпотом сказал: «Семью надо кормить…».
В 1970-е и 80-е годы Надежда Федосова жила в основном семьей и дачей. Участок в подмосковных Жаворонках был местом сбора всего её клана. Там она чаще всего собиралась вместе с сёстрами. Варили варенье, спорили до хрипоты о рецептах компотов и сражались на кухне за место у плиты. Надежда Капитоновна, не кичась известностью, дружила с соседями, обсуждала с ними огород и свои «болячки».
Смерть мужа подкосила её. Давид Львович ушёл из жизни внезапно, от обширного инфаркта прямо на работе. Они прожили жизнь душа в душу, и без него Федосова начала угасать. Последние годы были тяжелыми — Паркинсон отнимал силы, она жила у дочери. Уходила она так же, как и жила — не желая никого обременять и не пытаясь зацепиться за былую славу.
Её не стало в 2000 году, на руках у внука, в возрасте 89 лет. Звания Народной артистки СССР ей так и не дали, хотя лицо её знала каждая собака в стране. На Донском кладбище, где она покоится рядом с мужем и сестрами, стоит простой памятник.
В последние дни, когда она без жалости рвала свои письма, фотографии и документы, она была уверена, что никто о ней не вспомнит. Но вышло наоборот. Бумаги исчезли, а память осталась — в фильмах, которые крутят до сих пор, в людях, которые её помнят, в тех, кто жил рядом и знал настоящую Надежду Капитоновну. Она старалась не оставить после себя ничего. А оставила гораздо больше, чем хотела.
