История жизни и смерти Валентины Караваевой-Чапмен всплыла из небытия в конце 90-х, когда страна очнулась от одного кошмара и жаждала новых. И обожгла сознание своей невероятностью, больше похожей на бредовый сюжет, рожденный в сумраке чьего-то расстроенного воображения.
Любопытно, что при жизни актриса была недосягаема для журналистов. Даже титан документалистики Виталий Вульф натолкнулся на ее молчание, как на глухую стену. Она не пускала никого в свой мир, отказывая в интервью с той вежливой, но непререкаемой твердостью, с какой отказывают назойливому поклоннику…
Будущая актриса родилась в Твери весной 1921 года. Ее происхождение до сих пор остается загадкой, которую, впрочем, она сама охотно и запутывала. В ранней автобиографии Караваева писала, что родилась в семье потомственных врачей. В официальной же анкете Союза кинематографистов указала, что отец был служащим, а мать — рабочей.
Однако, по другим сведениям, Караваев-старший служил управляющим в помещичьем имении, а в жены взял дочь священника. Он ушел из жизни рано, и матери Валентины пришлось работать уборщицей то ли в церкви, то ли в библиотеке.
Ходили слухи и о другом. Будто бы при рождении девочку назвали Аллой, а имя Валя она выбрала себе сама уже в сознательном возрасте. Это было первое перевоплощение актрисы — попытка заново придумать себя и свою биографию.
В детстве Валюша перенесла туберкулез и оказалась в специальном санатории для чахоточных детей. Именно там ей в руки попала пьеса «Чайка», прочитав которую, она твердо решила стать актрисой.
С юношеской непосредственностью девочка написала письмо самому Иосифу Сталину, умоляя дать ей возможность учиться актерскому ремеслу. Ответ из Кремля так и не пришел, но судьба оказалась благосклонна. Караваевой удалось поступить в школу «Мосфильма», где ее наставником стал уже известный Юлий Райзман, автор популярных картин «Летчики» и «Последняя ночь».
Еще студенткой она дебютировала с крохотной ролью в фильме «Ночь в сентябре» другого своего педагога Бориса Барнета. Но настоящий поворот в судьбе актрисы случился весной 41-го, когда Райзман задумал снять ленту «Машенька». Это была трогательная история из обещанной зрителю серии «только очень жди».
По воспоминаниям одного из авторов сценария, Евгения Габриловича, сценарий писали специально «на Караваеву», хотя при личной встрече юная актриса сценариста разочаровала.
— Она сидела в уголке как-то сжато, неловко, бесцветно, в каком-то сером и нелепом платьице, в стоптанных башмаках. Я ужаснулся от ее некрасивости, — вспоминал он.
Впрочем, и первая проба прошла неудачно. Райзману пришлось просмотреть нескольких более именитых претенденток, прежде чем Валя уговорила его дать ей еще один шанс.
Роль телеграфистки Маши Степановой стала триумфом Караваевой. С фотографией юной актрисы в нагрудных карманах солдаты шли в бой и умирали. В 22 года Валентина получила высшую награду эпохи, став самым молодым лауреатом Сталинской премии.
На гребне оглушительного успеха Караваеву, влюбившую в себя всю страну, пригласили сразу в три проекта. Она успела сняться лишь в новелле «Тоня» Абрама Роома в боевом киносборнике «Наши девушки». Да и то картину положили на полку. Действие ленты разворачивалось в трагические дни отступления советских войск. Эту тему в 1943 году сочли неуместной. К тому же ее героиню посчитали излишне жертвенной.
Параллельно артистку утвердили на главную роль в фильм-биографию о Зое Космодемьянской, который готовил Лео Арнштам. Но съемки постоянно откладывались. Тем временем Юлий Райзман, нарушив собственное правило никогда не снимать актрис дважды, позвал свою бывшую студентку в картину «Небо Москвы».
Летом 43-го Валентина приехала на съемки в тыловой Куйбышев. Актриса успела отснять несколько эпизодов. Но спустя две недели машина, везшая ее на площадку, врезалась в трамвай. Водитель погиб на месте, а сама она с тяжелейшими травмами оказалась в реанимации.
Ее роли в «Зое» и «Небе Москвы» сразу же перешли другим актрисам. Валентина же провела в больнице почти полгода. Несмотря на все усилия врачей, на ее лице остался шрам, протянувшийся от уха до подбородка. Другая на месте Караваевой поставила бы крест на карьере, но она не сдавалась. Не зря Райзман называл ее одной из самых настойчивых на курсе.
Позже она вспоминала, как проводила месяцы лечения в госпитале вместе с ранеными бойцами. Те узнавали ее, несмотря на остриженную наголо голову и забинтованное лицо. Узнавали по глазам, как они говорили. И поддерживали своей верой…
О кино с изуродованным лицом пришлось забыть. Два года Валентина терпела унижения и выпрашивала у режиссеров хоть какую-нибудь роль, а в ответ получала вежливые отказы.
В ее жизни остался только театр. И в победную весну 45-го именно он подарил ей миг славы. Москва буквально ломилась на «Чайку» в Театр имени Моссовета. А критики в пылу восторга примеряли на Караваеву корону самой Комиссаржевской. Но триумф длился ровно несколько вечеров.
Официальной причиной стал ее несносный характер: вызывающее поведение, споры с режиссером, попытки диктовать свою волю партнерам. Для кого-то она была слишком независимой, для других — просто «зазнавшейся звездой».
Возможно, истинная причина была глубже. Возможно, она уже жила в иной, новой реальности, где театральные интриги не имели значения. В судьбе Валентины уже свершился поворот, перед которым блекли даже самые яркие огни рампы…
Происхождение фамилии Чапмен в биографии Караваевой существует в нескольких версиях. По одной из них, в начале 43-го Валентину, виртуозно исполнявшую зарубежные шлягеры, пригласили услаждать слух высоких союзников. Искры саксофона, коньяк, кожаный салон авто… Якобы, именно в такой обстановке и произошла ее судьбоносная встреча с помощником военного атташе Джорджем Чапменом.
Другая легенда гласит, что дипломат был пленен ею заочно, после просмотра «Машеньки». А их первая встреча и вовсе была делом случая — мимолетное столкновение в лифте столичной гостиницы уже после трагедии, исказившей ее лицо.
Этот союз был обречен с самого начала: бедная советская актриса и британский аристократ, за которым следили десятки глаз. Сама связь с ним пахла изменой Родине со всеми вытекающими последствиями.
Говорили, что за Караваевой сразу пришли. Визит на Лубянку в те годы для большинства был билетом в один конец. Однако случилось невероятное. Уже через пару часов она вышла из зловещего здания на свободу. Эта странность и породила главную версию, которая будет преследовать Валентину до конца дней: актрису завербовали.
Будто в подтверждение этой сделки, жизнь ее резко переменилась. Вот уже миссис Чапмен, оставив позади убогую коммуналку на Потылихе, купается в роскоши апартаментов «Савой». А впереди, как заветный и некогда невозможный приз, — официальная бумага, разрешающая выезд из СССР на родину мужа.
— Я не изменила и не изменю свое русское подданство. Выезд этот будет временным… необходим, потому что в результате происшедшей со мной автомобильной катастрофы я не могу до полного исправления шрамов на лице сниматься в кино…,- написала она в официальном прошении в посольстве.
Позднее биографы с упоением приписывали Чапмену «голубую кровь» и расписывали европейскую сказку, в которую будто бы окунулась актриса. Куда же без этого обязательного антуража в истории о браке с заграничным принцем?
Увы, за фасадом блестящей выдумки скрывалась куда более унылая и горькая реальность. Даже лучшие швейцарские хирурги оказались бессильны перед последствиями роковой аварии. Они не смогли вернуть Валентине красоту, а лишь усугубили трагедию. Лицо перекосило, а верхняя губа навсегда застыла в онемении, словно скрывая насмешку.
С мужем отношения тоже не сложились. По свидетельствам современников, избалованная и вздорная миссис Чапмен превратила жизнь супруга в сущий ад, устраивая бесконечные сцены и одним махом разогнав всю домовую прислугу.
Спустя пять лет заграничной жизни в Караваевой что-то переломилось. Она неожиданно для всех появилась на пороге советского посольства.
— Немедленно верните меня домой. В СССР …- прозвучало ее требование как ультиматум.
