Она покорила миллионы зрителей в роли Кати из «Девчат», но за кадром её жизнь напоминала трагедию, о которой знала только близкая подруга.
Люсьена Овчинникова — звезда, чья слава растворилась в пьяных скандалах, одиночестве и нищете.
Почему актриса, которую обожала страна, умерла в забытьи? И почему на её похоронах не было коллег из театра?
Этот рассказ — не только о взлёте и падении, но и о том, как система и равнодушие окружающих сломали талантливую женщину. Читайте до конца — вы узнаете, что скрывалось за улыбкой самой обаятельной из «Девчат» советского экрана.
«Я молода и хороша собой»: мечты и первые разочарования
Люся выросла среди солдатских сапог и чемоданов. Отец-пограничник перевозил семью из гарнизона в гарнизон, а в шесть лет девочка осталась без матери.
«Мама уснула и не проснулась», — объяснили ей. Через год отец привёл в дом новую женщину. Люся сжалась в углу, ожидая злой мачехи из сказок, но та принесла конфеты и погладила по голове: «Будем дружить?».
Кино стало её побегом от реальности. В пограничных городках, где даже магазин работал 3 раз в неделю, Люся бегала на все киносеансы.
Орлова в «Цирке» казалась ей волшебницей. Однажды, вернувшись домой, девочка твёрдо заявила: «Буду актрисой!». Отец фыркнул: «Тебе бы замуж, а не в артисты».
В 15 лет она написала письмо Евгению Самойлову, герою из фильма «Сердца четырёх». Для солидности приписала себе три года и выдумала блондинистые локоны: «Мне 18, я хороша собой. Давайте переписываться!».
Конверт с адресом «Москва, Большой театр» отправила наугад. Ждала ответа месяц, два, год… Только через десятилетия, став актрисой, она увидела, как письма поклонников летят в мусорный бак. «Моё было среди них», — поняла Люсьена, глотая ком в горле.
После школы — побег. Из Ашхабада, где служил отец, — в Минск, к тёте. «Поступаю в театральный!» — врала она в телеграмме.
Но экзамены уже прошли, а в белорусском институте учили на белорусском языке. Люся стояла у закрытых дверей, сжимая потрёпанную сумку. Чтоб не быть обузой, устроилась продавцом в парфюмерный отдел местного универмага.
Через год сбежала снова — в Москву. На вступительных в ГИТИСе читала монолог Катерины из «Грозы». Комиссия смеялась над её акцентом, но взяли: «Глаза горят, может толк выйдет».
Первый курс она жила в общежитии, пряча под подушку фото Самойлова. Мечтала сыграть с ним на одной сцене. Сыграет — но через годы, когда письмо юной Люси уже давно истлеет на свалке.
«Старый клён», звёздный час и Ефремов
Люсьена Овчинникова уже три года работала в театре Маяковского, когда подруга Надежда Румянцева позвонила ей поздно вечером:
— Люсь, Чулюкин ищет Катю для «Девчат». Беги на пробы!
— Да я же не комедийная… — засомневалась Овчинникова.
— Ты же умеешь хохотать так, что стекла дрожат! — перебила Румянцева.
На пробах она изображала пьяную Катю, спотыкалась о стулья и пела частушки. Режиссёр Чулюкин улыбался: «Вы наша!».
А уже через месяц Овчинникова стояла в сибирской тайге в валенках и телогрейке. Съёмки длились допоздна, актёры грелись у костра, а Николай Погодин, её «жених» по фильму, наигрывал на гитаре.
Песню «Старый клён» они репетировали в перерывах. Овчинникова не считала себя певицей:
— Коля, я же фальшивлю!
— Зато душевно, — улыбался Погодин.
Когда фильм вышел, зрители завалили студию письмами: «Где ноты? Хотим петь как Катя!». Люсьена смеялась: «Да я сама не знаю, как это вышло».
Но «Девчата» стали ловушкой. Её звали только на роли «сестёр, подруг и соседок». Даже в театре Маяковского, где она собирала аншлаги, главные роли доставались другим.
Фильм «Мама вышла замуж» стал исключением. Режиссёр сказал: «Здесь нужна не звезда, а живая женщина».
На съёмках Олег Ефремов, её партнёр, подмигнул за обедом:
— Люсь, давай по-честному: сыграем влюблённых и в жизни? Так правдоподобнее будет.
— Ты же так со всеми актрисами, — фыркнула она, но согласилась.
Позже Люсьена признавалась подруге Тамаре:
— Представляешь, Тамара, Олег как-то говорит: «Люсь, давай вечером сцену обсудим?». Ну, зашли в номер, рюмку коньяку налил… Или две. Потом вдруг поцеловал. А дальше — провал. Утром проснулась, а он уже в костюме, как будто ничего и не было.
Наутро в гостиничный ресторан, где они завтракали, ворвался Валентин Козлов. Узнав о романе от съёмочной группы, он в ярости схватил Ефремова за воротник:
— Ты как смел?!
Олег, холодно отстранившись, бросил:
— Ты вообще кто?
Ефремов ударил первым. Козлов, получив по лицу, рухнул на пол. Люсьена в ужасе кричала:
— Валька, дурак, хватит!
После этого инцидента роман с Ефремовым закончился — ровно как и съёмки. Овчинникова не держала зла:
— Он говорил, что без романа не может играть любовь. И знаешь, у него получалось… — с грустью усмехалась она.
А через неделю после премьеры «Мама вышла замуж» к ней подошла уборщица в театре:
— Люсьена Ивановна, вы так похожи на ту актрису из кино…
— Это я и есть, — улыбнулась та.
— Не может быть! — женщина ахнула. — Вы же в жизни… обычная.
Овчинникова кивнула. Она и правда оставалась обычной — даже когда билеты «на Овчинникову» спекулянты продавали втридорога.
Он бил её, а она молчала: 32 года в аду и крохи надежды
Люсьена Овчинникова вышла за Валентина Козлова в 1966-м — не от любви, а от одиночества.
«Он был как тёплый плед — уютный, предсказуемый», — объясняла она подруге.
Но плед быстро превратился в удавку. Козлов, актёр-неудачник, после увольнения из театра в 1976-м засел дома, разливая по стаканам дешёвый портвейн. Люсьена, ушедшая вслед за ним из театра Маяковского, верила: «Снимусь в кино — вытянем». Но предложения таяли, как снег весной.
К вечеру Валентин обычно был пьян. Сначала ворчал: «Ты звезда, а я — никто». Потом бил кулаком по столу, опрокидывая тарелки. Однажды швырнул в неё стакан — тот разбился о стену, оставив на обоях кляксу, похожую на паука.
— Люсь, убери это! — кричал он, тыча пальцем в осколки.
Она молча подметала, пряча дрожь в руках.
В 90-е они жили в однокомнатной квартире, подаренной театром. Козлов спал в комнате на диване, Люсьена — на кухне, свернувшись на раскладушке.
Денег не хватало даже на хлеб. Однажды она принесла из магазина пачку масла:
— Валя, давай хоть картошку пожарим…
— Ты что, королева? — он вырвал масло и швырнул в мусорное ведро. — Лучше водку купи!
Чтобы выжить, Овчинникова ездила на сборные концерты. Платили тушёнкой, сахаром, иногда — деньгами.
— Валя, поехали со мной, — уговаривала она.
— Я не нищий! — рычал он, закуривая очередную сигарету.
Однажды в магазине Люсьену узнала продавщица. Женщина ахнула, схватила её за руку:
— Вы же Катя из «Девчат»! Подождите, сейчас директора позову…
Директор вынес ей сумку с колбасой и сыром, краснея: «Для вас — бесплатно». В автобусе Овчинникова плакала, прижимая пакет к груди. Дома Козлов вырвал еду:
— Опять милостыню собрала?
Синяки на руках она маскировала длинными рукавами даже летом. Подруга Тамара, заметив следы, хватала её за плечи:
— Люсь, хватит терпеть! Уходи!
— А куда? — смеялась та горько. — Мне уже за пятьдесят. Да и… жалко его.
Она не жалела, что не родила детей. «Не смогла бы их прокормить», — говорила Тамаре. Но в последние месяцы, оставшись одна после смерти Козлова, призналась:
— Знаешь, иногда представляю: вот заходит внучка, а я ей печенье пеку…
8 января 1999 года Люсьена пришла к подруге, держась за сердце. В кармане пальто лежали 200 рублей — гонорар за эпизод в сериале. Последние слова были о муже:
— Интересно, Валя там… один?
Её похоронили за счёт друзей. В театре Маяковского разводили руками: «Не успели собрать». Но те, кто помнил Катю-хохотушку, шептали: «Просто Люся не умела просить».
На похороны в крематорий пришло десять человек. Январский мороз сковал всё — даже гвоздики в руках Станислава Садальского заледенели и звенели, разбиваясь о бетонный пол. «Головки отскакивали, как колокольчики», — вспоминала актриса Любовь Омельченко.
Денег на памятник не нашлось: урну с прахом поставили в колумбарий Введенского кладбища.
Эпилог
Люсьена Овчинникова играла матерей, но детей не оставила. Смеялась в кино, а дома прятала слёзы. Её история — зеркало эпохи, где талант гас под грузом быта и равнодушия.
Но Катя из «Девчат» осталась в памяти миллионов — той, какой её запомнили: весёлой, неунывающей, с песней «Старый клён» на устах.
