Ей было суждено умереть молодой. Как звездная болезнь разрушила брак Нонны Терентьевой с сыном министра
СЕМЕЙНЫЕ БУРИ
70-е годы принесли Нонне Терентьевой сцену Русского драматического театра имени Леси Украинки, море цветов и толпы поклонников. После триумфа в Каннах актриса требовала, чтобы супруг каждый раз ждал ее у служебного выхода после спектаклей. А потом эти встречи неизменно перерастали в шумные вечеринки.
Только пока ее гости веселились, Борис, к тому времени уже известный в Киеве инженер, стоял на кухне, нервно попивая остывший чай. В восемь утра совещание, третий час ночи, а из гостиной доносятся хохот и звон бокалов.
— Нонна, — осторожно заглянул он в комнату, — мне завтра рано вставать.
— Боря, не будь занудой! — бросая полный раздражения и снисхождения взгляд в сторону мужа, крикнула она. — Успеешь выспаться.
Как часто бывает в ранних браках, их союз распался из-за взаимного непонимания и незрелости. Сам Борис Валентинович позже признавал, что в молодости совершал ошибки, не ценил в полной мере ни семейной жизни, ни красоты жены, которая со временем стала для него привычной.
Со своей стороны, актриса, вернувшись из Канн с ощущением звездности, болезненно воспринимала будничную реальность, где ее слава меркла перед обыденностью домашних забот.
Они развелись. Но дружеские отношения сохранили. Бывший муж регулярно навещал Нонну и их общую дочь Ксению. Даже спустя годы, когда в их жизни появились новые семьи, они продолжали поддерживать друг друга. Например, во время Чернобыльской катастрофы актриса, проживающая к тому времени в Москве, предложила временно приютить детей Терентьева от второго брака.
И только после ее смерти в прессе появились грязные спекуляции на тему их брака. В одном из очерков утверждалось, будто Нонна вышла замуж по расчету. Тогда Борис Валентинович публично опроверг эти домыслы:
— Да, я был сыном министра, но к тому времени, когда мы поженились, отец уже умер. В Киеве был только один русский театр с укомплектованной труппой. Мне пришлось обратиться к друзьям моего покойного отца, которые были авторитетными и влиятельными людьми, и Нонне составили протекцию.
НОВАЯ ГЛАВА ЖИЗНИ
После расставания с мужем Терентьева покинула Киев. Но возвращалась в Москву не одна. Вместе с ней туда оправился коллега по театру Леси Украинки Владимир Скомаровский.
Друзья пары позже рассказывали, что новый избранник Нонны, хоть и был внешне привлекателен, в театре звезд с неба не хватал. Да и в связях был не совсем разборчив. Имел так называемую своеобразную традицию менять спутниц жизни при переездах: из Одессы в Киев прибыл с одной женщиной, из Киева в Москву — с другой, а позже отправился в США уже с третьей.
В 1979 году Владимиру удалось эмигрировать, и он строил планы перевезти в Америку Нонну. Между ними долгое время даже велась оживленная переписка. Но позже выяснилось, что все обещания оказались пустыми словами. Пока в Москве от него ждали вестей, он уже обосновался в Нью-Йорке с новой пассией — молодой пианисткой из Ленинграда.
Последнее письмо от него пришло в 82-м. Сухое, деловое, с извинениями о «непредвиденных обстоятельствах». Позже ходили слухи, что кто-то видел его имя в программах бродвейских постановок, но настоящего успеха за океаном так и не добился.
А Нонна, хоть и тяжело переживала обман, вскоре с головой ушла в работу. Правда свои лучшие роли она сыграла все же еще при жизни с Владимиром Скомаровским.
ПРОКЛЯТИЕ «НЕСОВЕТСКОЙ КРАСОТЫ»
1973 год принес Терентьевой звездную роль Зои Монроз в картине Леонида Квинихидзе «Крах инженера Гарина». Однако последующие предложения нещадно эксплуатировали ее амплуа роковой красавицы: «Бешеное золото», «Транссибирский экспресс»… Везде ей предлагали вариации на тему обольстительных авантюристок.
В ее копилке более трех десятков киноработ, но лишь единицы по-настоящему значимы. На сцене ситуация складывалась не лучше. После киевского театра, где ее, между прочим, ставили в один ряд с Адой Роговцевой, последовали малопродуктивные годы в Театре Советской Армии.
Затем в Театре имени Гоголя. И, наконец, Театре-студии киноактера, который коллеги в шутку называли «кинематографическим кладбищем».
Утонченная, почти декадентская внешность Нонны, так восхищавшая режиссеров, стала ее проклятием. На Московском кинофестивале, где представляли фильм «Дворянское гнездо»(актриса сыграла в нем француженку) даже Галина Польских приняла ее за иностранку. А Олег Видов, уезжая из СССР, прощался с ней как с единомышленницей:
— Кому мы тут со своими мордами нужны?
За кулисами тоже разворачивались настоящие баталии. Наталья Варлей открыто говорила, что их с Терентьевой «выжила» из театра Майя Менглет. Людмила Касаткина и ей подобные «ели таких актрис, как Нонна, на завтрак». Не помогла и протекция Олега Борисова во МХАТ. По слухам, там ей путь преградила приближенная к худруку Олегу Ефремову актриса.
Апофеозом стал скандал в поезде, когда Ирина Мирошниченко, возмущенная необходимостью делить купе с «дебютанткой», устроила настоящую истерику:
— Я народная артистка! Мне по статусу положено отдельное купе.
Но вместе с этим Терентьева могла и умела жестко и без сожалений отказать режиссерам, не соответствующим ее высоким стандартам. Доверяла только мастерам старой школы.
ИДЕАЛЬНАЯ ГАСТРОЛЕРША
С середины 80-х Терентьева превратила бесконечные гастроли в особый образ существования. В то время как коллеги сетовали на изматывающие концертные поездки по провинции,— она демонстрировала настоящий дух идеальной гастролерши. Никогда не торговалась и не капризничала.
— Ее манеры, плавные движения, растянутая речь, напоминавшая кошачье мурлыканье, породили за кулисами прозвище «белая кошка». Она даже говорила, растягивая слова, словно мяукала. “Нонна, чего ты хочешь?” — “Мя-я-са!”, — вспоминал позже концертный директор Сергей Майоров.
В трясущихся «газиках», убитых гостиницах, на станционных полустанках она умела находить прелесть.
— Такое никогда не повторится! — смеялась Нонна, когда другие жаловались на быт.
А еще за ее внешней воздушностью скрывалась редкая душевная щедрость. Тот же Майоров вспоминал, как в очереди за гуманитарной помощью она отдала все свои продукты Ие Арепиной со словами: «Не могу видеть, как красивая актриса голодает».
КОРОЛЕВА БЕЗ КОРОЛЕВСТВА
Терентьева носила маску благополучия, как вторую кожу. Даже близкие не видели ее без тщательно наложенного макияжа, в простом домашнем халате. Каждый сценический выход превращался в событие. Она появлялась только в уникальных нарядах, которые до последних дней для нее создавала мать. А еще таскала за собой огромный чемодан с нелепой песцовой горжеткой, ставшей ее визитной карточкой.
— Сто лет раритету! — горячо возражала Нонна, когда кто-то предлагал оставить вещь дома. — Вы понимаете, такой мех больше не встретишь нигде.
Игра распространялась и на личную жизнь. С лукавой улыбкой она поддерживала легенду о браке с «сыном министра» и элитном жилье у самых стен Кремля. Хотя в реальности ютилась в тесной «хрущевке» на Большой Никитской.
Конечно, мужское внимание окружало ее всегда: от провинциальных чиновников до восторженных поклонников, готовых носить на руках. Но Терентьева оставалась неприступной. С годами ее избирательность лишь обострилась, превратившись в своеобразный принцип.
— Ну что за дела! Такая красивая, и никак не найдешь себе богатого мужика, который в кино тебя пропиарит?- сетовали коллеги.
— Не могу же я чужого человека в дом пустить только ради ролей. У меня дочь растет, — лишь пожимала плечами она.
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ
Болезнь Нонны Терентьевой тянулась долго и мучительно. Она знала, что шансов нет, но даже родителям и дочери не дала понять, что понимает это. До последнего держалась с ледяным самообладанием, будто играла роль в своей собственной драме.
Перед своим последним 54-м днем рождения настояла, чтобы дочь Ксения уехала в Германию.
— Не надо видеть, как я угасаю, — таков был ее негласный приговор.
Королева экрана ушла почти в нищете. Похороны оплатили те, кому она когда-то дарила искусство: коллеги, поклонники, благотворители. В переполненном Доме кино не хватало мест, будто на премьере ее последнего, самого пронзительного спектакля…
После ее смерти могила на Троекуровском кладбище долго оставалась заброшенной. Памятник поставил лишь Владимир Машков, ставший мужем ее дочери Ксении в начале 2000-х.
