Ученый-физик Вячеслав Макаров стал для Елены Образцовой не просто супругом, а духовным ориентиром. Их союз строился на редком взаимопонимании: он горел наукой с той же страстью, с какой она отдавалась музыке.
Семнадцать лет их брак казался эталоном гармонии… Но ровно до того дня, когда она призналась мужу, что разлюбила…
ДИРИЖЕР СУДЬБЫ
Дирижер балетной труппы Большого театра Альгис Жюрайтис был другом семьи Образцовых-Макаровых. В тот период мужчина переживал тяжелейший развод и даже всерьез подумывал уйти в монастырь, потеряв веру и в себя, и в искусство.
Елена Васильевна, видя его страдания, пригласила в свой дом, просто чтобы поддержать, дать немного человеческого тепла. Но между ними тут же вспыхнуло творческое взаимопонимание. Жюрайтис, казалось, вернулся к жизни. Смог увлечь Образцову идеей неожиданного концерта, а именно исполнения опереточных арий в Большом зале консерватории.
Для примы это был рискованный эксперимент, но она согласилась. И совершила невозможное! Всего за три дня подготовилась и спела программу практически с листа, ошеломив публику.
В свою очередь, блестящий балетный дирижер Жюрайтис увлекся оперой. Этот удивительный человек словно собрал в себе все контрасты мира.
В его характере причудливо переплелись, казалось бы, взаимоисключающие черты: ледяная скандинавская сдержанность соседствовала с пламенным латинским темпераментом, глубочайшая эрудиция — с трогательной детской непосредственностью, а тяга к уединению — с невероятной щедростью души, которую он дарил музыке.
ЛЮБИМА!
Между Альгисом и Еленой пробежала искра, но она долго не решалась в этом признаться даже себе. По ее словам, первой это заметила дочь Лена.
— Мам, — как-то сказала она, — мне кажется, Альгис в тебя влюблен.
Только тогда Елена Васильевна позволила себе взглянуть на него иначе. И вскоре поняла: ее сердце больше не принадлежит мужу. Каждый профессиональный комментарий Жюрайтиса, каждое его прикосновение заставляло забыть о возрасте, статусе, брачных клятвах…
Образцова пыталась сопротивляться, вспоминая, как Вячеслав годами терпеливо ждал ее возвращения, как безропотно принимал ее усталость после спектаклей, как гордился успехами, оставаясь в тени. Разум твердил о долге, о годах совместной жизни, о дочери…
Но тело жило своей жизнью. Рука Альгиса, случайно коснувшаяся ее плеча во время репетиции, вызывала дрожь. Его взгляд заставлял сердце биться чаще. А когда она пела для него, голос обретал новую глубину.
Все окончательно прояснилось в тот дождливый вечер, когда Елена возвращалась с гастролей. Позвонив накануне мужу, она надеялась на его помощь. Но дочь сообщила, что отец в отъезде. И тогда Елена набрала номер Жюрайтиса…
— Альгис? Это я…, — голос дрогнул от неожиданной слабости.
Он появился на перроне как видение: мокрый от дождя, без зонта, с огромным букетом белых хризантем. А уж когда, не говоря ни слова, ворвался в купе и прижал ее к себе, Елена почувствовала: это не просто помощь друга. Его дрожащие руки, торопливый поцелуй, шепот: «Я не мог больше ждать». Все говорило только обо одном. Она любима!
ДВА ГОДА ПРОЩАНИЯ
Некоторое время артистка металась между двумя мужчинами, как раненая птица. Но притворяться и лгать долго не могла. Однажды, собрав волю в кулак, решилась на откровенный разговор с мужем:
— Наша семья рушится… Сделай что-нибудь!
Ее сердце сжималось каждый раз, когда она видела, как молча страдает Вячеслав. Ну а что он мог? Этот всегда такой сильный мужчина, теперь выглядел сломленным.
— Подожди хотя бы два года, пока Леночка школу не закончит…,-тихо попросил он.
Еще два года жизни под одной крышей стали мучительной пыткой для обоих: общие обеды с притворным аппетитом, натянутые разговоры перед сном, детский вопросительный взгляд дочери…
Однажды, вернувшись с гастролей, Образцова не застала семью в квартире, они переехали на дачу. Ну а Лена-младшая, остро переживавшая предательство, теперь холодно и отстраненно называла мать исключительно по имени-отчеству. Напрасно та пыталась загладить вину дорогими подарками, дочь возвращала их нераспечатанными.
Елена Васильевна мучилась, но понимала: оправданий не будет. Только время могло затянуть эту рану. И мудрость бывшего мужа. Макаров, несмотря на боль, не стал настраивать дочь против матери.
— Как все это пережила, не знаю, — признавалась позже Лена-младшая. — Но однажды я просто… перестала злиться. Во многом благодаря папе. Он никогда не позволял себе плохого слова о маме, даже когда у него появилась новая семья.
Как когда-то саму Елену Образцову в юности отговаривали от сцены, так и она, став матерью, запретила дочери заниматься музыкой.
— У тебя нет таланта, -повторяла она как заклинание слова своего отца. — Иди в журналистику.
Образовательный маршрут Лены-младшей напоминает авантюрный роман: сначала журфак МГУ, брошенный на полпути, потом «Гнесинка», откуда ее занесло прямиком в школу Монтсеррат Кабалье. Испания стала для девушки второй родиной. Язык освоила быстро, подрабатывала гидом и в конце концов вышла замуж за испанца.
В РИТМЕ СТРАСТИ
С Жюрайтисом Образцову связали не просто отношения — это была вулканическая связь, где страсть смешивалась с творчеством. Супруги прожили вместе 17 лет, и даже в ссорах у них был особый ритм: пять минут гнева и… неизбежное примирение. Елена признавалась, что тосковала даже после одного дня разлуки, а во время гастролей ее письма к нему были полны почти юношеской нежности.
Он тоже очень грустил в ее отсутствие. Но еще больше мучился ревностью. Зная, как мужчины смотрят на его знаменитую жену ( поклонники предлагали и яхты, и замки), порой не находил себе места. Однажды, после особенно настойчивых ухаживаний одного итальянского миллионера, Альгис в сердцах бросил:
— Может, тебе правда стоит выйти за него? Хоть спать спокойно буду!
— Глупый, мне кроме тебя никого и ничего не нужно,- лишь рассмеялась в ответ Образцова.
ПРОЩАНИЕ С ВЕЧНОЙ ЛЮБОВЬЮ
Последний год их счастья был омрачен тяжелой болезнью Жюрайтиса. Елена Васильевна разрывалась между сценой и его постелью — контракты, подписанные годы назад, не оставляли выбора. Она продолжала выступать, будто заведенная, но каждый ее выход к публике теперь был наполнен скрытой болью.
И только однажды великая певица не смогла переступить порог гримерки. В тот роковой день, когда ее любимый Альгис ушел из жизни, она впервые за карьеру отказалась выходить на сцену — понимала, что не сможет спеть ни единой ноты сквозь слезы.
Когда его не стало, Образцова словно погрузилась в другую реальность. Прежде энергичная и собранная, теперь она бесцельно бродила по пустым комнатам их дачи или подолгу сидела в саду, будто ожидая, что вот-вот раздастся его смех или знакомые шаги.
Начала писать пронзительные, нежные и полные тоски стихи. На нервной почве набрала двадцать килограммов, будто пыталась заполнить пустоту внутри. А еще у нее пропал голос, и врачи лишь разводили руками: медицина не могла обещать чуда.
Но жизнь вопреки всему, взяла свое. Спасением стал театр. Роман Виктюк предложил певице роль в спектакле «Антонио фон Эльба». Конечно, были сомнения и страх… Но после премьеры ее чистый, мощный голос будто наполнился новой глубиной.
Близкие так и не услышали от нее ни слова о болезни. Она держала это в себе, как всегда — гордо, без жалоб. Даже врачи, обычно откровенные в прогнозах, на этот раз молчали. Правда вскрылась случайно, когда время для чудес уже истекло.
Последний выход на сцену Большого театра стал для Образцовой подвигом. Каждый шаг давался с таким трудом, будто она шла по осколкам: бледная, почти прозрачная, но все такая же царственная. Никто в зрительном зале даже не догадывался: то, что они видят не просто концерт — это было ее прощанием…
