— Я ухожу! — рыдала Надя, швыряя в чемодан вещи свои и дочери.
— И правильно делаешь, — хрипел Папанов, опустив голову.
Но после таких сцен неизменно следовал звонок от Елены Болеславовны:
— Привези мне этого дурака, я с ним поговорю.
Материнская «терапия» действовала безотказно на неделю-другую.
ДЕТСТВО
Анатолий Папанов появился на свет в октябре 1922 года в тихом уголке Смоленщины — небольшом городке Вязьма. Его отец, Дмитрий Филиппович, отслужив в Первую мировую, остался при армии и занял должность заведующего военным хозяйством на железнодорожной станции.
Человек строгий, но с артистической жилкой. В редкие свободные вечера он выходил на самодеятельную сцену, играл в любительских спектаклях.
Мать, Елена Болеславовна, полька с аристократическими манерами и тонкими пальцами, создавала из обычной ткани маленькие шедевры. Ее шляпки славились на весь город, дамы заказывали у нее уборы, словно у парижской модистки. Но за изящной внешностью скрывался железный характер. Однажды, устав от вечных репетиций мужа, она поставила ему ультиматум.
— Ты пропадаешь где угодно, только не дома! Выбирай: либо мы, либо сцена!
Дмитрий Филиппович выбрал семью. Театр пришлось оставить, но в душе он так и остался артистом.
Судьба не баловала Папановых. Пожар на складе, за который отвечал отец, перечеркнул их спокойную жизнь. Дмитрия Филипповича не посадили, но выгнали из партии и лишили должности. В 1929 году семья, собрав нехитрый скарб, перебралась в Москву.
Столица встретила их серыми стенами коммуналки на Малых Кочках. Тесная комнатка, запах чужих щей из общего коридора, вечные споры соседей. Здесь прошла юность будущего артиста.
Денег катастрофически не хватало. Отец устроился простым рабочим на завод. Мать, чьи модные творения в столице оказались невостребованными, пошла месить тесто на хлебозавод.
Но даже в этой обыденности Толик находил вдохновение. Кинотеатры стали его единственной отдушиной. «Цирк», «Семеро смелых», «Веселые ребята»… Он смотрел их снова и снова, а трилогию о Максиме знал почти наизусть. Вернувшись домой, парнишка разыгрывал сценки перед сестрой Ниной, которая смеялась и хлопала в ладоши.
ПЕРВЫЕ ШАГИ К МЕЧТЕ
До десятого класса Анатолий так и не доучился. Окончив девять, устроился токарем на шарикоподшипниковый завод, чтобы помогать родителям сводить концы с концами. В 1940-м его призвали в ряды Советской Армии. А еще через год он оказался на фронте, в самой гуще войны.
Однако его участие в боях длилось недолго. В начале 42-го младший сержант Папанов получил тяжелое ранение и был эвакуирован в Махачкалу, где начались долгие месяцы лечения и мучительных операций. Одной из них стала ампутация пальцев на ноге.
Спустя полгода, уже с инвалидностью третьей группы, Анатолий вернулся в Москву. Но мириться с ролью иждивенца не собирался. Почти сразу устроился работать пожарным в наркомат целлюлозной промышленности.
Именно в этот период Папанов сделал первые шаги к тому, что впоследствии стало делом всей его жизни. Вместе с такими же увлеченными товарищами молодой человек решил организовать самодеятельный театр.
Задумка была искренняя, а вот попытка провальная. Не имея ни профессиональных знаний, ни сценического опыта, они быстро столкнулись с суровой реальностью.
— Что случилось, сын? — заметив его подавленное состояние, как-то спросил отец.
— Хотим играть, а выходит каша. Ни опыта, ни знаний… Зрители ведь не дураки. Сразу фальшь почуют, — с горечью произнес тот.
Неспешно затянувшись папиросой, Дмитрий Филиппович выпустил кольцо дыма и, словно говоря о чем-то самом обычном, произнес:
— Так иди, учись. В театральный.
Фраза отца не давала парню покоя всю ночь. Он ворочался под одеялом, мысленно уже шагая по коридорам театральных институтов, распахивая двери приемных комиссий. А утром, надев поношенную гимнастерку, прихватив трость, чтобы меньше хромать, отправился в ГИТИС.
Ректор Михаил Тарханов, увидев перед собой паренька с горящими глазами, сразу почувствовал в нем что-то особенное.
— Справишься?- прищурился он.
— Так точно!- отрапортовал Папанов, — Только школа у меня… неоконченная.
Тарханов хмыкнул:
— Ладно. Экзамены на аттестат сдашь экстерном. Возьму тебя сразу на второй курс. Мужиков у нас не хватает. Одни барышни…
Так началась его студенческая жизнь. Папанов не просто учился, он догонял упущенное, торопился жить. Уже через год никто не верил, что этот ловкий парень, лихо отплясывающий на занятиях по сценическому движению — инвалид.
Сначала Анатолий носил специальные ботинки с вкладками, но вскоре нашел способ обойтись без них, просто запихивая в мысок скомканную газету. Дешево, но работало.
НАДЕНЬКА
Со своей будущей женой наш герой познакомился в ГИТИСе.
Дочь успешного партийного работника, интеллигентная москвичка с безупречной родословной, Наденька Каратаева после школы твердо решила идти по своему пути. В июне 41-го с легкостью поступила на актерский факультет, а когда грянула война, не раздумывая, записалась на курсы сандружинниц. Окончив их, больше года работала на санитарном поезде. И только после демобилизации вернулась к учебе.
Поначалу долговязый студент с покалеченной ногой и неоконченным школьным образованием совсем ее не привлекал. Тем более у Нади уже был жених. Да не кто-нибудь, а племянник самого Климента Ворошилова —Николай. Обаятельный, из известной семьи и выглядел куда эффектнее неуклюжего фронтовика.
Ее близкое знакомство с Папановым началось со случайных встреч в трамвае № 3, который возил студентов от института до дома. Сначала это были молчаливые поездки, потом пошли робкие разговоры. Обнаружилось, что они учились в одной школе, только в разное время.
Анатолий, обычно немногословный, с Надей, становился другим — читал стихи, рассказывал фронтовые байки, смешил нелепыми историями. И однажды, когда трамвай резко затормозил, и девушка невольно ухватилась за его руку, вдруг выпалил:
— Давай поженимся!
— Надо маму спросить,- рассмеялась та.
Визит к родителям невесты стал для молодого человека испытанием страшнее фронта. В квартире с высокими потолками и портретами вождей он чувствовал себя чужим. Мать Надежды, привыкшая к вниманию высокопоставленных женихов, скептически оценила скромного кавалера дочери:
— Парнишка вроде бы хороший, но уж больно некрасивый…
— Зато он гениально читает стихи! — горячо возразила Надя.
— Ну, если гениально…, — вздохнула та.
Свадьбу сыграли в мае 45-го, когда вся страна праздновала Победу. И уже через месяц молодые уехали в Клайпеду поднимать Русский драматический театр. В чемоданах дипломы, несколько книг да парочка костюмов из учебных спектаклей — все, что оставалось от студенческой жизни.
Клайпеда встретила их соленым ветром, запахом Балтики и полуразрушенными улицами. Русский драмтеатр только начинал возрождаться. Сцены толком не было, но это никого не пугало. Играли в клубах, в залах ДК, иногда прямо под открытым небом. И каждый спектакль становился праздником. И для публики, изголодавшейся по слову. И для молодых актеров.
УПУЩЕННЫЙ ШАНС
А ведь Папанов мог остаться в Москве. Едва вчерашний студент вдохнул воздух свободы после защиты диплома, как за ним началась настоящая охота ведущих театров Москвы. Первым подловил его в коридоре Евгений Калужский из МХАТа:
— Анатолий, у меня для вас хорошие новости. Вы ведь выпускаетесь? Ждем вас у нас. Хотим предложить роль князя в «Дядюшкином сне»,- объявил завтруппой, похлопывая того по плечу.
Не успев до конца осмыслить услышанное, вскоре Анатолий получил еще два предложения. Сначала из Малого театра, затем из Театра Сатиры. Для любого молодого артиста это была возможность с ходу войти в театральную элиту. Но принять их означало бросить Надю. Даже сама мысль об этом казалась ему предательством.
На рассвете, когда решение окончательно созрело, Папанов уже стоял в деканате:
— Отказываюсь от всех трех. Еду с женой в Клайпеду, — спокойно сообщил он.
— С ума сошел! Да тебе сам Станиславский снился бы в кошмарах за такое! — ахнули те.
СУДЬБЕ ВОПРЕКИ
Три года на провинциальной сцене стали для актера временем настоящего творческого становления. В маленьком литовском театре он переиграл десятки ролей, оттачивая свое мастерство. Но летом 49-го, во время короткого отпуска в Москву, судьба дала ему второй шанс. У театрального подъезда он случайно столкнулся с худруком Театра Сатиры Андреем Гончаровым.
— Толь, ты куда пропал? Возвращайся, — сказал тот с улыбкой. — Нам такие, как ты, нужны.
Он согласился. Супруги впервые на целый год оказались в разлуке. Пока Папанов обживал столичную сцену, Надя оставалась в Литве. А вернувшись в Москву, столкнулась с проблемой. Работы для нее не было.
Актриса ходила с одной репетиционной площадки на другую, с надеждой и тревогой заглядывала в лица худруков, прислушивалась к каждой реплике за кулисами. Вечерами возвращалась домой уставшая и подавленная.
— Толенька, у меня опускаются руки…, — шептала она, прислонившись к плечу мужа. — Неужели я совсем никому не нужна? Неужели я такая бездарность?
Однажды Каратаевой все же улыбнулась удача. В Московском областном театре согласились принять ее в труппу. Но выяснилось, что работа требует постоянных гастролей, длительных разъездов, а значит, новой разлуки с мужем.
И только спустя год, благодаря усилиям Андрея Гончарова, ей удалось устроиться во вспомогательный состав Театра Сатиры. Это была не главная сцена, но Надежда и этому искренне радовалась. Они с Анатолием снова будут вместе. Для нее это значило больше, чем громкое имя на афише.
НОВАЯ ЖИЗНЬ
Долгожданное материнство пришло к Надежде, когда супруги уже обрели некоторую стабильность. Их дочь Лена родилась в 1954 году. Поначалу семья проживала в родительской квартире жены, затем в театральном общежитии, где соседями оказались такие же преданные сцене люди, как и они сами.
Несмотря на тесноту и бытовые неудобства, Папанов не терял энергии и вдохновения. Еще в ГИТИСе за ним закрепилась слава актера-уникума, способного одинаково убедительно перевоплощаться и в юношей, и в стариков.
В Театре Сатиры его тоже ценили. И не только за профессиональное мастерство. Актер был чрезвычайно принципиален. Он никогда не прибегал к связям или протекции, предпочитая добиваться всего исключительно своим трудом и талантом.
Особенностью его комедийного дара было умение играть смешное с абсолютно серьезным выражением лица. Зрители буквально рыдали от смеха, в то время как сам артист сохранял невозмутимую серьезность.
— Вот это настоящая сатира! — говорили в один голос зрители, побывавшие на его спектаклях.
В кино Анатолий Дмитриевич тоже начал сниматься довольно быстро. Среди его первых работ: «Человек ниоткуда», «Приходите завтра», «Родная кровь». Однако настоящая слава пришла к нему после выхода фильма «Живые и мертвые», где актеру досталась роль генерала Серпилина.
Режиссер картины Александр Столпер, подбирая кандидата на эту роль, обратился за советом к автору книги Константину Симонову. Тот подсказал ему посетить спектакль «Дамоклов меч» и обратить внимание на исполнителя роли боксера.
Роль Папанова была почти без слов, но в ней жила целая палитра чувств: мимика, паузы, взгляд, внутренняя собранность. Столпер был поражен увиденным. И с ходу предложил ему пройти пробы.
— Да какой же из меня генерал?- растерянно пробормотал тот.
— Мне не нужен генерал по званию, мне нужен генерал по духу. Вы именно тот, кто мне нужен, — настаивал режиссер.
Позднее вечером, развернув на столе номер журнала «Знамя» с опубликованным романом Симонова, Анатолий показал жене фразу оттуда и насмешливо произнес:
— Ну вот, теперь все стало понятно… Смотри, написано: “Серпилин — с лошадиным лицом и умными глазами”.
НОВЫЙ ВИТОК СЛАВЫ
С роли генерала Серпилина начался новый виток в карьере Папанова. Его талант заметили не только зрители, но и критики. Пошли награды, предложения, приглашения. «Берегись автомобиля», «Бриллиантовая рука», «Белорусский вокзал», «По семейным обстоятельствам», «Двенадцать стульев»…
Но, несмотря на популярность, высокое звание Народного артиста к нему еще долго не приходило. Камнем преткновения стал его отказ вступать в партию. Анатолия регулярно вызывали к парторгу, убеждали, сулили квартиру побольше, дачу в Подмосковье, заграничные гастроли.
— Мне и в хрущевке хорошо,- отмахивался тот.
Даже Надя, обычно поддерживавшая мужа во всем, однажды не выдержала:
— Толя, ну вступи уже! Хоть для виду…
Но супруг посмотрел на нее так, что она больше никогда не поднимала эту тему.
— Не надо мне этого. Ни званий, ни подарков. Не хочу быть удобным.
Когда же ему наконец дали Народного (так и не вступившему в партию!), он лишь хмыкнул:
— Это все ерунда. Главное, что я могу выходить на сцену и смотреть в глаза своим зрителям.
И пошел играть спектакль, как делал это почти каждый вечер вот уже тридцать лет.
НЕПРОСТОЙ ХАРАКТЕР
Принципиальность Анатолия Дмитриевича не мешала быть ему удивительно скромным. Приезжая в театр на своей «Волге», он парковался где-нибудь за три квартала:
— Нечего выставляться, — бурчал он, захлопывая дверцу.
— Толь, да ты бы хоть поближе подъехал, — удивлялись коллеги. — Народ давно привык к артистам с машинами.
Он только махал рукой:
— Привыкли. Вот пусть и привыкают к другим.
А еще коллеги поражались его сдержанности. Никаких публичных признаний в любви жене, хотя все видели, как его глаза искали Наденьку в зрительном зале перед каждым спектаклем. Его фраза: «Одна семья на всю жизнь, один театр на всю жизнь» была не просто словами. Это был его личный негласный завет.
Но даже эта каменная стена давала трещины. Были моменты, когда Надежда всерьез задумывалась о разводе. Не из-за измен или обид, а от накопившейся усталости. Все дело в том, что долгое время у Анатолия были проблемы с алкоголем.
Бывало, она просыпалась среди ночи от звонка в дверь. На пороге стоял незнакомый милиционер с ее мужем, который не мог вспомнить собственный адрес. Или вдруг обнаруживала, что из серванта исчезли все деньги, а из шкафа— новое пальто.
— Я ухожу! — рыдала она, швыряя в чемодан вещи свои и дочери.
— И правильно делаешь, — хрипел супруг, опустив голову.
Но после таких сцен неизменно следовал звонок от Елены Болеславовны:
— Привези мне этого дурака, я с ним поговорю.
Материнская «терапия» действовала безотказно на неделю-другую.
Поразительно, но занавес театра являлся для Анатолия Дмитриевича магической чертой. Ни один спектакль, ни одна репетиция не были им сорваны по причине плохого состояния. Казалось, где-то за кулисами стоял невидимый часовой, не пускавший его демонов на священную сцену.
Перелом наступил в день похорон его матери. Вернувшись с кладбища, Папанов выбросил все бутылки, что были в доме. Резко, без каких-либо обещаний и громких заявленной просто перестал пить. Будто вместе с близким человеком похоронил и свою слабость.
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ
Последние годы жизни стали для народного артиста временем творческого возрождения. Театр Сатиры, наконец, доверил ему постановку. Ту самую горьковскую пьесу, идею о которой он вынашивал годами. А потом пришел Копалыч из «Холодного лета 53-го». Роль, будто написанная для него.
— Это моя исповедь,- говорил он жене, разучивая текст. — Я ведь тоже сидел в тех вагонах…
Он вложил в нее всего себя. И умер, так и не завершив работу…
В тот знойный августовский день Папанов заскочил домой буквально на минутку: принять душ и переодеться. Но вода оказалась ледяной. Московские коммунальщики, как назло, проводили профилактику. Вдруг — острая сердечная боль, покачнувшийся пол под ногами, все заволокло серым туманом…
Тело Анатолия Дмитриевича нашли только спустя два дня, когда находившаяся в Риге на гастролях Надежда забила тревогу.
На прощальную панихиду с любимым артистом народ шел нескончаемой вереницей. Простые зрители, актеры, соседи несли цветы, стояли молча, плакали. Коллег по театру с гастролей не отпустили.
— Мы играем каждый день… За себя и за Анатолия Дмитриевича… — сообщил из Риги Андрей Миронов московским друзьям.
Кто же мог предположить, что всего через девять дней не станет и его…
