Виталий Соломин был для миллионов зрителей эталоном сдержанности, несгибаемым доктором Ватсоном. А для своей семьи, для младшей дочери Лизы — он был человеком, в котором будто бы уживалось сразу несколько личностей, совершенно разных по характеру.
Соломин без особых причин мог рыкнуть так, что на кухне дрожала посуда, а через несколько минут, мучаясь чувством вины, он подходил к родным, обнимал их и просил простить. Он мог устроить дочери многодневный бойкот за мельчайшую провинность, а мог стать её главным сообщником в сокрытии школьных двоек от матери.
Из очень личных, пронзительных воспоминаний его дочери Елизаветы Соломиной складывается портрет сложного, неидеального, вспыльчивого, но безмерно любящего и живого человека.
В семье Соломиных существовало чёткое, хоть и негласное, разделение власти. Мария Антониновна, жена Виталия Соломина, была воплощением интеллигентности, порядка и родительской ответственности. Она ходила на школьные собрания и потом, по воспоминаниям дочери, «несколько дней рыдала» из-за очередных неудовлетворительных оценок.
Папа в то же время занимал совершенно иную нишу — он был главным заговорщиком, тайным союзником и адвокатом своей младшей дочери. Услышав робкое признание: «Пап, мне снова по математике двойку поставили», — он не спешил с нотациями. Вместо этого Виталий Соломин вздыхал и произносил фразу, которая была паролем их маленького тайного союза: «Ты только маме не говори».
При этом, будучи выпускником математической школы, Виталий Соломин искренне не понимал, как дочь может не видеть логику в простых формулах. Попытки лично заняться образованием дочери часто заканчивались фиаско.
Елизавета вспоминает, как однажды он решил помочь ей с домашним заданием. «Забыв про меня, он исписал задачками гору листков, перечеркивал, комкал, рвал. В конце концов вскипел — швырнул учебник в стену и ушел».
Виталий Соломин никогда не повышал голос на дочь. У него были свои методы воспитания. Когда учительница по английскому потребовала привести отца в школу, Соломин пришёл.
Дочь не слышала их разговора, но результат был ошеломляющим: после этого визита отец устроил Лизе многодневный бойкот, наказывая молчанием, что было страшнее любого крика. Зато учительница на следующем же уроке вдруг увидела у Лизы «значительные улучшения», хотя ещё накануне возвращала тетрадь, сплошь исчерканную красным.
Воспитательные методы Виталия Соломина были далеки от педагогических канонов. Они были скорее похожи на серию этюдов из театрального училища. Чтобы избавить застенчивую дочь от комплексов и страха перед публикой, он давал совершенно непедагогичные, но гениальные в своей простоте советы.
«Ты думай о том, что все, с кем ты говоришь — обычные люди, которые ходят в туалет. Когда общаешься с ними, представь, что они слушают тебя, сидя на унитазах. Вот увидишь — страх как рукой снимет».
Соломин учил дочь не бояться жизни, ломать социальные стереотипы и быть выше условностей. Для этого он сам разыгрывал целые спектакли. Мог нарядиться в треники с вытянутыми коленками, нацепить старую вязаную шапку и повести дочь в самый дорогой магазин Москвы.
«Персонал в магазине бросал на нас косые взгляды, разодетые в дорогие одежды покупатели шарахались от нас, я сжималась, а папа смеялся: «Что, Лизочек, стыдно тебе за отца?» — вспоминает Елизавета. А потом Соломина, конечно, узнавали, и перформанс заканчивался раздачей автографов.
Так отец на практике показывал Елизавете, что не стоит комплексовать из-за внешности. Люди, как он сам говорил, будут ценить тебя за талант, за человеческие качества, но уж точно не за одежду и «неправильные» черты лица.
Виталий Соломин был невероятно чутким к переживаниям дочери Елизаветы. Когда она училась в средних классах школы и страдала из-за своего маленького роста, он будто невзначай говорил: «Миниатюрные девушки — самые красивые». А когда Елизавета подросла, за одно лето вымахала до 175 сантиметров и стала комплексовать уже из-за этого, он тут же сменил тактику: «Какая же ты высокая и стройная!
Просто модель». Соломин постоянно работал над её самооценкой, поддерживая и одобряя во всём. Но эта поддержка никогда не переходила в попустительство. Например, непунктуальность каралась немедленно и сурово. Однажды они всей семьей поехали на дачу.
В пять вечера того же дня они должны были вернуться домой. Елизавета пошла гулять с местными ребятами, заигралась и не успела прийти в назначенное отцом время — опоздала аж на целых пять минут. В итоге четырнадцатилетняя Лиза обнаружила замок на двери. Родители уехали, оставив её одну на даче. Под калиткой отец оставил ей записку: «Доберёшься домой на электричке». Урок был усвоен на всю жизнь.
Главной женщиной в жизни Виталия Соломина, безусловно, была жена Мария. Он относился к ней с невероятной, почти мальчишеской нежностью, хотя и это чувство проявлялось по-соломински — бурно и противоречиво. Он мог быть деспотичным ревнивцем. Елизавета вспоминает историю, ставшую семейной легендой.
Однажды мама заговорилась с подругой, актрисой Еленой Шаниной, и вернулась домой позже оговоренного времени: «Папа метался по квартире, не мог найти себе места. Наконец звонок в дверь. Он открывает, видит на пороге запыхавшуюся маму, аккуратно отпихивает её на лестничную площадку и захлопывает дверь».
Переночевав у подруги, супруга Соломина вернулась утром, и семья села завтракать как ни в чём не бывало. Выяснять отношения словами Соломин терпеть не мог. За него всё говорили его действия. При этом он считал, что не обязан отчитываться за самого себя. Мог молча одеться и на вопрос «Ты куда?» бросить «По делам».
Однажды, выйдя выбросить мусор, Виталий Соломин пропал на четыре часа, заставив жену обзванивать больницы. Вернувшись домой, он протянул жене пустое мусорное ведро и совершенно спокойно сказал: «Ты в своём уме? Что ты переживаешь? Я же просто мусор выкидывал!». И никаких объяснений, как он мог выкидывать мусор целых четыре часа.
Но эта холодность была лишь одной стороной его любви. Другая была наполнена восхищением и обожанием. Виталий Соломин постоянно подчёркивал, какая у него молодая и красивая жена, с гордостью рассказывая, как на рынке их приняли за отца и дочь.
Их дом был наполнен романтикой. В годовщины и дни рождения Соломин неизменно рано утром покупал огромный букет и клал жене на подушку. Часто, вернувшись вечером, Елизавета заставала родителей танцующими в гостиной под какую-нибудь лирическую мелодию, чаще всего под песню Морриса Альберта — «Feelings», которую папа очень любил и проникновенно исполнял, не зная английских слов.
Соломин не был сентиментальным и не терпел, когда кто-то другой, как он говорил, «размазывает сопли по тарелке». Но когда его жену Марию положили в больницу на операцию, дочь застала его на кухне, стоящим лицом к окну. Он плакал. Елизавета подошла сзади, молча обняла его и ушла.
Почувствовав, что дочь всё поняла, он позже заглянул к ней в комнату и тихо сказал: «Ты очень чуткий человек, Лиза. Спасибо». Любовь Соломина к жене была глубокой, всепоглощающей и очень личной. Она была тем стержнем, на котором держалась вся их семья.
Даже в реанимационной палате, когда Виталий Соломин уже не мог говорить, жена обняла его и спросила: «Виталь, ты меня любишь?». Хватило лишь взгляда, чтобы ответить ей. «Значит, да — любишь…» — сквозь слёзы сказала жена.
Отношения Виталия Соломина с собственной матерью, Зинаидой Ананьевной, заслуживают отдельного внимания. Актёр её очень любил и уважал, но её манеры порой доводили его до белого каления. Баба Зина (так её называла вся родня) плохо слышала и могла переспросить одно и то же несколько раз.
Уставший после спектакля Соломин взрывался: «Мать, если спрашиваешь, то слушай, что я отвечаю!!!». Но он же и умилялся её артистичным «закидонам». Например, тому, как она, разыгрывая сцены «плохого самочувствия» в дефицитных магазинах, без очереди получала нужные продукты.
Зинаида Ананьевна была свекровью со сложным характером. Она никогда не хвалила стряпню невестки Марии. Паркет она мыла, выливая на него целое ведро воды, и размазывая грязную воду по всей квартире, а потом обвиняла невестку: «Я полы помыла, а ты тут опять грязь развела!». Заинади Ананьевна обожала старшего сына, Юрия Соломина, никогда этого не скрывая.
А вот Виталя был для неё на втором месте. Разбирая после её ухода вещи, семья наткнулась на фотоальбом, на три четверти заполненный фотографиями Юрия. На обложке самого альбома было написано: «Мой Юрка». В глубине души Виталий Соломин обижался на мать за то, что она дарит свою любовь только его брату, но этой обиды он никогда не показывал.
А отношения отца с братом, Юрием Соломиным, так и остались для Елизаветы загадкой. Пока была жива их мать, дядя Юра бывал у них в доме. После того, как её не стало — ни разу. «Наверняка в театре папа и дядя Юра как-то общались между собой», — вспоминает Елизавета.
Дома эта тема была под строгим запретом. Возможно, виной всему были сложные характеры обоих. Возможно, профессиональная конкуренция. Но факт остаётся фактом: два великих брата, работавшие в одном театре, практически не общались.
Ещё более болезненной темой для Виталия Соломина всегда были воспоминания об отце, Мефодии Викторовиче. Талантливый музыкант, он не сумел полностью реализоваться, стал сильно выпивать. Однажды в пьяной ссоре юный Виталий, пытаясь привести отца в чувство, ударил его. «Он вдруг сжался в комок и посмотрел беззащитным взглядом.
До сих пор помню это ощущение: удар кулака в живот отца, а он никак мне не ответил…» — делился он с дочерью спустя годы. Вскоре после этого случая Виталий уехал учиться в Москву, а через полгода отца не стало. Виталий не успел проститься и попросить прощения. Эта боль и чувство вины остались с ним на всю жизнь.
Возможно, именно поэтому он с таким невероятным терпением и участием вёл долгие, многочасовые беседы с их соседом по лестничной клетке, пьющим дядей Колей. Так он пытался искупить тот давний грех, проявить то милосердие, которое не успел подарить собственному отцу.
Виталий Соломин ушёл так, как, наверное, и должен уходить великий артист — на сцене, во время работы. 24 апреля 2002 года в Малом театре давали его любимый мюзикл «Свадьба Кречинского». Он почувствовал себя плохо ещё до начала спектакля, но вышел на сцену и отыграл первый акт.
Со сцены его унесли на руках. У него случился обширный инсульт. Медики не могли поверить, что в таком состоянии Соломин мог танцевать и тем более садиться на шпагат, но он это чудом делал, чувствуя ответственность перед зрителями.
Последние недели в больнице были мучительными. Виталий Соломин был прикован к кровати, но он не сдавался. Придя в себя после первого удара, он тут же начал пытаться разминать парализованную руку, старался чётко выговаривать слова. Самым страшным для него была беспомощность.
11 мая случился повторный удар. Врачи приняли решение об экстренной операции. «Мы с мамой и сестрой Настей разрыдались прямо в палате. Нас тут же выпроводили: «Нельзя его расстраивать. Поезжайте домой — вам позвонят», — вспоминает Елизавета. Всё это время она молилась за любимого отца.
Виталий Соломин ушёл из жизни 27 мая 2002 года, через две недели после того, как Лизе исполнилось восемнадцать. На панихиде было море людей. Людмила Зыкина запела его любимую песню «Сронила колечко…» и не смогла закончить — заплакала.
Вместе с ней плакали все. После того, как его не стало, Елизавета сделала решительный шаг: бросила университет и поступила во ВГИК на режиссуру, как того хотел отец.
Сегодня, спустя годы, Елизавета всё больше находит в себе его черты: прямоту, бескомпромиссность, нетерпимость к халтуре. Она понимает, что он до сих пор рядом — помогает в трудную минуту, приходит невидимым ангелом-хранителем.
Давняя записка отца с надписью: «Ушел гулять с Ромой. Скоро буду» несколько лет висела над её кроватью. Глядя на эту записку, Елизавета успакаивает себя мыслью: отец просто вышел ненадолго и обязательно вернётся, как делал это всегда.
