Ваш нежный рот — сплошное целованье… Завоеватель? — Нет, завоеванье! … Любовь ли это — или любованье…
Эти красивые строки Марина Цветаева посвятила режиссеру Юрию Завадскому, прославившемуся не только на театральном поприще, но и вошедшем в историю своими любовными романами.
Счастливчик, родившийся в енотовой шубе
Завадский был яркой личностью, его можно назвать видной фигурой российской театральной жизни двадцатого века. Он родился 30 июня (12 июля) 1894 года в Москве в семье чиновника, дослужившегося до коллежского асессора. Отец Юрия обладал великолепным голосом. Ах, как он пел на семейных концертах! Его супруга, окончившая консерваторию, ему аккомпанировала.
Фаина Раневская как-то сказала о Юрии, что он родился в енотовой шубе (а не в счастливой рубашке). В семье было трое детей, и все они получили хорошее образование. Юра был одаренным мальчиком, свободно говорил на французском и английском языках, прекрасно рисовал и играл на сцене, занимаясь в драмкружке.
Поступил на юридический факультет и одновременно брал уроки живописи, а уже через пару лет был принят в Третью студию МХАТ, основанную Евгением Вахтанговым. Там Завадский овладел навыками декоратора, актёра и режиссёра, решив связать свою судьбу с театром, а не с юриспруденцией.
Далее начался его славный путь по театрам: МХАТ, собственная театральная студия, Центральный театр Красной армии, Театр им. Горького в Ростове-на-Дону. В 1940 году Завадского назначили главным режиссером Театра имени Моссовета, и этот пост он занимал до конца жизни. Его любили и уважали, преклоняясь перед талантом выдающегося режиссера.
Прохладный он у нас, — говорила Васена.
Говорят, что Юрий был очень обаятельным мужчиной, любившим женщин, и они его обожали. Имелся, видимо, у режиссера природный дар очаровывать слабый пол. Рассказывают, что в молодости он был неотразимым красавцем. Но даже постарев и полысев, он сохранил элегантность и мужской шарм до последних дней.
В 1918 году Завадский познакомился с Мариной Цветаевой, и молодая поэтесса была совершенно сражена его красотой. В своей «Повести о Сонечке» она много о нем пишет поэтическим языком, которым пользовалась и в прозе.
Как описать Ангела? Ангел ведь не состоит из, а сразу весь. Предстает. Предстоит. Когда говорит ангел, никакого сомнения быть не может: мы все видим – одно.
Только прибавлю: с седою прядью. Двадцать лет – и седая, чистого серебра, прядь.
И еще – с бобровым воротом шубы. Огромной шубы, потому что и рост был нечеловеческий: ангельский.
Девушки в него безумно влюблялись и, надеясь на ответное чувство, искали отклик любви в его глазах. Но наблюдательная Цветаева уже тогда поняла Юрия.
— <>обманывались: от самой простой уборщицы — до нас с Сонечкой. «Так любит, что и сказать не может…» (Так – не любил, никак не любил.) «Какая-то тайна…» Тайны не было. Никакой — кроме самотайны такой красоты, — писала Марина.
Ему она посвятила стихотворный цикл «Комедьянт», пьесу «Лозэн» («Фортуна») и пьесу (пропавшую) «Каменный Ангел». Последняя рассказывала о каменном ангеле на деревенской площади, из-за которого невесты бросали женихов, жены — мужей, из-за которого все топились, травились, постригались, а он — стоял.
Много страстных и мучительных слов нашла для Завадского такая же молодая, как и он, поэтесса. И в то же время Цветаева с юмором пересказывала свои беседы с его легендарной домработницей Васеной, сетовавшей на многочисленных барышень, влюбленных в Юрия, и обивающих порог его дома.
Я и то ему: — Чего это ты, Юрий Алексаныч, уж так хорош? Не мужское это дело! — Да я, няня, не виноват. —Конешно, не виноват, только мне-то двери отворять бегать от этого — не легше…
Пущай цалуют! (все равно ничего не выцалуют), а только: коли цалуешь — так позаботься, — чтобы рису, али пшена, али просто лепешечку, он у нас стеснительный, не возьмет, — а ко мне на кухню: «нате, мол, няня, подкрепите своего любимого». Нет, куда там! Коли ко мне на кухню, так — что не любит — плакаться. И голова пуста и руки пусты. Зато рот полон: пустяками да поцалуями.
Цветаева была глубоко влюблена в Юрия, о чем она писала в «Повести о Сонечке». Но любовь ее была столь же глубоко несчастной, и их пути разошлись.
— Прохладный он у нас, — говорила Васена.
Впереди его ждали три ярких женщины, которых он по-своему любил, и ни с одной из них не поссорился после расставания.
Надо было решаться…
В 1924 году на одной из вечеринок Завадский обратил внимание на симпатичную Ирину Вульф, учившуюся в школе-студии МХАТ. Она была дочерью актрисы Павлы Вульф, близкой подруги Фаины Раневской.
Для Фаины Павла была как сестра, а к Ирочке она соответственно относилась как к дочери. 30-летний Завадский влюбился в начинающую актрису так сильно, что наконец решил создать семью.
— Завадский маме долго не нравился, но ухаживал очень настойчиво, а главное — очень красиво: бесконечные цветы, коробки конфет с его изображением в роли Калафа в гремевшей в столице постановке «Принцесса Турандот»; туалетная вода с тем же изображением. Надо было решаться…
И мама решилась, — рассказывал годы спустя сын Ирины Алексей Щеглов. — А до Юрия Александровича маму звал замуж Вольф Мессинг, считавший, что она тоже обладает даром и может стать медиумом — посредником в его общении с умершими. Его напора мама боялась и как могла избегала встреч.
Правда, официально брак зарегистрирован не был, Завадский и Вульф просто стали жить вместе. Но семейная жизнь не складывалась: Юрий, похоже, не был для нее создан.
Ирина переживала из-за его бесконечных увлечений и ушла, когда у режиссера вспыхнул роман с Верой Марецкой. Однако Вульф сохранила с Завадским дружеские и творческие отношения, став его верной помощницей на многие годы.
Вера из него веревки вила и издевалась как могла
Официальной женой Юрия стала юная Вера Марецкая, на которой режиссер женился после разрыва с Вульф. Впервые он увидел 16-летнюю Веру на вступительных экзаменах в театральную студию. Вскоре режиссер Вахтангов ушел из жизни, а его студентов стал обучать Завадский.
Вера была среди его любимцев, поэтому режиссер с радостью наблюдал за ее успехами. Когда Завадский решил основать свою театральную студию, он пригласил самых ярких выпускников школы, включая Марецкую.
В браке родился сын Евгений, пошедший по стопам отца.
— Папа был невероятно красив и галантен. Все женщины по нему с ума сходили, — говорил Евгений.
Не устояла перед ним и балерина Галина Уланова. Юрий Завадский, который был старше Улановой на шестнадцать лет, познакомился с ней в 1930-е годы в Барвихе, где они оба отдыхали. Узнав об их романе, Марецкая развелась с Завадским, но, как и Вульф, осталась с ним друзьями на всю жизнь.
Позже, будучи примой Театра имени Моссовета, возглавляемого бывшим мужем, Вера оказывала на него большое влияние.
— Она должна была быть первой во всем, — утверждал ее биограф, писатель Виталий Вульф. — Любое неповиновение строго каралось. Врагов она уничтожала тонко и всегда оставалась королевой положения. Даже в 1956 году, когда из театра «ушли» Фаину Георгиевну. Никто и подумать не смел, что так случилось исключительно по ее воле.
С Орловой же они постоянно пикировались из-за ролей. Марецкая называла ее «красивой пустышкой» и настраивала Завадского не давать ролей. Он был мягкотелым и перед мольбами любимой женщины слабым. Вера из него веревки вила и издевалась как могла. Не со зла, а просто так — шутки ради.
«Таким красивым, элегантным, по-юношески взволнованным предстоящим свиданием я его и запомнил»
Интересно, что Юрий ушел от Веры не к Улановой, а к Вульф, но пожил с ней недолго, все-таки сойдясь с балериной. С Галиной Завадский зарегистрировал брак, и для Улановой это были единственные официальные отношения. Они расстались в конце 1940-х годов, после чего у каждого были свои увлечения.
Но формально они так и не развелись и оставались близкими друзьями до самой смерти Завадского. В течение многих лет режиссер часто заходил к Улановой вечером на чашку чая.
Талантливый режиссер и любимец женщин прожил долгую и счастливую жизнь.
— В США, где Юрий Александрович ставил спектакль, ему представилась возможность пройти медицинское обследование в престижном американском госпитале, — вспоминал актер Геннадий Бортников.
— Режиссер, уверенный в себе, с легкостью согласился, а результат оказался неожиданно плачевным. Медики обнаружили развитые признаки ракового заболевания. Для Завадского, который еще недавно подчеркивал, что в свои 80 лет он чувствует себя как мужчина средних лет, это было потрясением.
Борис Поюровский, известный искусствовед, хорошо знавший Завадского, вспоминал, что, уже будучи тяжело, неизлечимо больным, режиссер не любил говорить об этом. Напротив, он держался мужественно, делился планами, интересовался новыми пьесами, спектаклями.
— Последняя наша встреча состоялась летом 1976-го у него дома, — вспоминал Поюровский. — Мы были на кухне, вдруг раздался звонок от Улановой. — Борис, вы не рассердитесь? Мы договорим в другой раз. А сейчас я должен срочно ехать к Галине Сергеевне.
С этой минуты он не ходил, но порхал по комнатам: подбирал сорочку, костюм, носки, туфли. Собрал угощение к ужину с ней, мы вышли, и он умчался на такси. Таким красивым, элегантным, по-юношески взволнованным предстоящим свиданием я его и запомнил навсегда.
22 февраля 1977-го он в последний раз выступил перед труппой Театра им. Моссовета, а 5 апреля 1977 года Юрий Завадский скончался на 83-м году жизни.
