Всю свою жизнь Иван Бортник прожил в крепкой обнимке с частицей «не»: не предавал, не менял, не щадил себя на сцене. Рядом с ним, на протяжении полувека, была женщина, чья жизнь прошла под знаком совсем других «не»: не скандалила, не упрекала, не ревновала и, самое главное, — никогда не уходила. Звали эту прекрасную женщину Татьяна Борзых.
Владимир Высоцкий, знавший нутро своего друга как никто другой, однажды сказал Бортнику в сердцах: «Да Таньке твоей памятник при жизни поставить надо!». И с этим сложно было не согласиться.
Ивана Бортника, талантливого выпускника «Щуки», звали сразу в шесть столичных театров. Молодой, красивый, обаятельный, артист уже успел переиграть десятки ролей молодых хулиганов и романтичных мерзавцев. Местная звезда, донжуан, на которого девушки вешались гроздьями.
А семнадцатилетняя Таня Борзых была самой обычной девушкой. Умной, начитанной, но совсем юной. Мама пристроила её в технический цех помощником осветителя, и через месяц девушка уже самостоятельно управлялась с громоздкими прожекторами.
Ходила по театру и на восходящую звезду внимания не обращала. Конечно, самолюбие Ивана Бортника было задето. Как так — все к нему сами лезут, а эта новенькая даже не смотрит в его сторону? Бортник решил приударить так, как умел.
Однажды, во время спектакля, в тишине зрительного зала раздался оглушительный звук пощечины. Все головы повернулись в сторону яркого луча прожектора. Это Бортник, подкравшись, решил поцеловать юную осветительницу, а та, недолго думая, влепила ему по физиономии. «Из-за того, что я ему тогда крепко вмазала, он полюбил меня ещё сильнее», — будет вспоминать Татьяна спустя десятилетия.
Актер привык брать всё, что хочет, а эта девушка показала, что её нужно добиваться. Три года Иван за ней ухаживал, трижды звал замуж, но Татьяна постоянно ему отказывала. Слишком уж много романов у него было до этого, а она считала, что серьёзные отношения должны быть один раз и на всю жизнь. Вот только Бортник сдаваться не собирался. Он готов был горы свернуть, лишь бы Татьяна ответила ему взаимностью.
Что же изменилось? Почему после стольких отказов Татьяна всё-таки сказала «да»? Решающим фактором стал не какой-то романтический жест, а серьезный жизненный и карьерный поворот в судьбе Бортника. Его со скандалом уволили из Театра Гоголя и он почти год сидел без работы.
А Татьяна Борзых продолжала работать в театре осветителем. Ей стало как-то не хватать Бортника — его приятных знаков внимания, безобидных шуток, комплиментов. Вдруг она поняла, что любит его. Вскоре Татьяна пришла к нему домой, чтобы якобы передать майку, которую он оставил в гримёрке театра, но на самом деле она просто хотела побыть с ним.
С тех пор она часто захаживала к нему домой. В холостяцкой квартире царил беспорядок и нечего было поесть. Татьяна приходила и прибиралась, что-нибудь готовила, просто часами общалась с ним. Спустя полгода такого общения, девушка, наконец, согласилась стать его женой.
Свадьбу сыграли в каком-то угаре, как вспоминал сам Бортник. Утром невеста побежала в парикмахерскую, где ей на голове соорудили башню из локонов, залив тонной лака. По дороге домой она попала под дождь, и от прически остались жалкие сосульки. Чтобы как-то скрыть беспорядок на голове, она нацепила на голову большой белый бант.
Платье молочного цвета Татьяна сшила сама из дешёвой ткани. Обручальное кольцо досталось от бабушки. Короче говоря, экономили на всём. Мать артиста выдала сыну денег на костюм, но настолько мало, что Тане пришлось добавлять свои. Уже тогда невеста думала, что их брак с большой вероятностью быстро развалится.
Даже фамилию молодая жена оставила свою — Борзых. «Вдруг разойдемся, потом что? Опять менять все документы?» — говорила она артисту. Бортник только рассмеялся: «Да что тут менять-то? Бор — оставь, а другие буковки ручкой сама перепиши. А коль разведёмся — сотрёшь!».
«Муж — это голова семьи, а жена — её шея. Голова смотрит туда, куда шея повернёт». Эту мудрость Татьяне передала её мама, и она стала главным принципом их совместной жизни. Супруга никогда не командовала Иваном Бортником, не давила. Но именно её тихая воля и невероятное чутьё помогали им не разбиться о скалы его взрывного характера.
Бортник, выросший у трех вокзалов, где полдвора сидело по тюрьмам, владел матерным языком в совершенстве.
Для него эти слова были способом более ярко выразить свои эмоции, а Татьяна, воспитанная в спокойной интеллигентной семье, готова была провалиться под землю, если он матерился на людях. Когда муж в компании начинал ругаться, она не делала ему замечаний. Жена просто начинала «таращить глаза». Он тут же извинялся и замолкал.
Однажды Татьяна стала свидетельницей ссоры Ивана Бортника с матерью. Она ошалела от такого накала страстей. Потянув мужа за рукав, женщина тихо прошептала: «Вань, как так можно? Это же мама твоя…».
В ту же секунду и артист, и его мать повернулись к ней с криком: «А ты-то чего лезешь?!». Оказавшись под перекрестным огнем, молодая женщина тут же ретировалась. Она умела в критический момент просто исчезать, растворяться.
Этот навык спасал их брак не раз. Когда супруг доводил её до ручки, она не устраивала скандалов. Татьяна молча собиралась и уходила к своей маме. Утром, как обычно, уходила оттуда на работу, а домой к мужу не возвращалась.
Артист знал, где её искать. Стучался дверь и говорил: «Таня, я ведь переживаю!». Жена слушала, но двери ему не открывала. Тогда он подключал «тяжелую артиллерию»: звонил своей сестре, друзьям, которые хором уговаривали Таню его простить. И она прощала.
Через какое-то время. Всё зависело от степени обиды. Татьяна прекрасно понимала, что выяснять с ним отношения — всё равно что тушить пожар бензином. Бортник любил поспорить и поругаться, но она — нет.
Иван был страшно ревнивым. Патологически. «Моё! Моё!» — вот его девиз. Он оберегал жену от всего мира, редко кого пускал в дом. Однажды под Новый год к ним зашла пара друзей, которые хотели позвать их к себе на праздник. Мужчина из семейной пары подошёл к Татьяне на кухню, чтобы уговорить её.
Внезапно на кухню ворвался Бортник с диким криком: «А ну-ка пошёл вон отсюда!». В приступе ярости артист вышвырнул из квартиры и гостя, и его жену. А все потому, что тот обратился не к нему, а к жене, да ещё и хотел поговорить с ней тет-а-тет.
Татьяна знала эту его черту и старалась не давать поводов для ревности. Хотя это было тяжело. Телефонный звонок. Она берет трубку: «Таня, привет! Это Витя Мережко». А за спиной уже стоит Бортник, который выхватывает трубку и угрожает собеседнику.
Виктор Мережко потом спрашивал его: «Ты чего разбушевался?», на что Иван отвечал: «Ну как чего? Ты же мужик и с моей женой разговариваешь, зная, что она со мной!». Мережко с недоуменным выражением лица на это сказал ему: «Так я же хотел, чтобы она тебе трубку передала».
Не дай бог кто-то в компании делал ей комплимент — нужно было либо немедленно исчезать, либо затыкать рот этому человеку. На всех посиделках Татьяна сидела тихой мышкой, чтобы случайно не вызвать ревность своего мужа.
А сама Татьяна мужа не ревновала. Совершенно. Актер очень хотел, чтобы она ревновала. Специально при ней начинал любезничать с какой-нибудь дамой, наблюдая за её реакцией. А жена сидела молча и только улыбалась.
Домой часто названивали его поклонницы. Татьяна не обращала на них внимания. Её уверенность держалась на простом знании, которое Бортник из раза в раз повторял всем в театре: «Таня — моя богиня!».
Артист мог быть каким угодно — взрывным, иногда невыносимым, флиртующим, но жена была его центром, его константой, его святыней, которую он никогда бы не предал.
Мама Татьяны, поначалу не одобрявшая этот брак, долгие годы надеялась, что они разведутся. И только через десять лет объявила: «Ладно, сдаюсь, живите в счастье». Не одобряла она брак потому, что Бортник не мог полноценно обеспечить семью. Актеры в театре получали копейки.
Когда родился сын Федя, на плечи Татьяны легло всё: дом, ребенок, муж, работа. Ремонтами, продуктами, уроками занималась тоже она. Машины у них никогда не было — супруга бы в жизни не разрешила Бортнику сесть за руль. Иван панически боялся машин и даже в такси на кресле пассажира от нервов все ногти обгрызал.
Скромную двухкомнатную квартиру с пятиметровой кухней супруги получили от театра только в начале нулевых.
Но настоящим испытанием стали последние годы Бортника. Сначала он стал плохо видеть, различал только черное и белое. Супруга стала его глазами. Артист перестал встречаться с друзьями, не хотел, чтобы его видели беспомощным.
Потом новая беда — упал, сломал шейку бедра. После операции передвигался только на ходунках. И всё это время Татьяна была рядом. Молча, без жалоб и упреков она во всём помогала ему. Это была высшая форма любви, когда ты становишься частью другого человека, его руками, ногами и глазами. Все вокруг твердили Ивану: «Таня — твой ангел-хранитель!». И он соглашался: «Да. Мне несказанно повезло».
Последний совместный Новый год Ивана Бортника и его жены был пронзительно нежным. Артист был так счастлив, что жене не нужно идти на работу. «Давай живую ёлку поставим?» — попросил он. Татьяна сначала отнекивалась — «потом эти иголки повсюду», — но уступила.
Нарядила маленькую ёлочку, поставила на столе на кухне, развесила на окне гирлянду. Татьяна не хотела шампанского, но Бортник настоял: «Тань, это же Новый год! Немножко совсем выпьем!». Она купила две самые маленькие бутылочки — на Новый год и на старый.
Иван Бортник сидел, радостно вдыхал забытый запах живой хвои, любовался белыми сверкающими огоньками и пил шампанское. После всех трудностей и радостей, которые они пережили, они сидели вдвоем на своей маленькой кухне, и в этой тишине было больше любви, чем во всех страстных ссорах их молодости.
Четвертого января Ивана Бортника не стало. Он ушёл из жизни у Татьяны на руках.
«Мы вместе прожили более полувека, — говорила она. — Всё было — и обиды, и ругань. Но самое главное, что мы отдавались друг другу целиком».
Глядя на такие союзы, невольно задумываешься: что же это за мощная сила, которая заставляет одну душу полностью посвятить себя другой, принимая её со всеми странностями? Насколько любовь может быть крепкой?
