Их страсть в «Угрюм-реке» была такой огненной, что зрители до сих пор верят: в каждом их взгляде — Епифанцева — Чурсиной не игра, а настоящая больная любовь». Георгий тогда и правда не устоял.
В школе студии МХАТ Жора был совершенно нахальный. Прознав, что Марк Донской начинает съемки «Фомы Гордеева», он вломился к нему в кабинет.
«Роль Фомы кому отдали?» — без предисловий начал Жора. «Колю Рыбникова уже утвердили». «Да вы что, Марк Семёнович? Да какой из Коли купеческий сын? На меня посмотрите!» Донской прищурился. И правда настоящий волгарь, хоть и керченского разлива. Так Рыбников остался не у дел, а Жора Епифанцев сыграл первую яркую роль в кино.
На курсе он сдружился с Высоцким — приходил на домашние концерты и быстро стал своим в их доме. «Жора чувствовал себя как дома.
Приходил к нам на кухню и бесцеремонно осматривал холодильник. Здоровый такой… «Есть хочу. Мясо есть?!» — вопрошал он, с улыбкой вспоминала мать Володи, Нина Максимовна. Нахрапистый, но добряк и талантище. Сокурсники любили его. Жора стал единственным, кого взяли в труппу МХАТа.
Ещё будучи студентом, он женился на воздушном создании Лилии Ушаковой. Он — непокорный, весь из страсти и порыва. Она — утонченная балерина, старше его и уже твёрдо стоящая на пуантах. Но в мире Лилии не было места для детских пелёнок и домашней суеты. Союз, построенный на страсти, быстро треснул по швам.
Свою настоящую любовь Георгий увидел на лавочке среди десятков статисток. Таня, студентка-экономист, пришла подзаработать, снимаясь в массовке. Жора подошел и с нарочитой серьезностью плёл что-то смешное о космосе и кольцах Сатурна.
И пока он продолжал свое представление, Таня смотрела на него не отрываясь. «Боже, какой красивый… Просто «ураган в костюме». Вечером они уже бродили по столице, и оба чувствовали — это навсегда.
Расстались Георгий с Лилей без разбитой посуды, взаимных упреков и дележа подарков. Балерина, с присущей ей интеллигентностью, одобрила выбор «бывшего». «Живите у меня пока не найдете жилье, а я перекантуюсь у мамы» — «благословила» Лилия и вручила им ключи от своей квартиры. Несколько недель спустя Георгий повез свою новую любовь в родную Керчь — знакомить с мамой.
Потенциальная свекровь встретила невестку с каменным лицом. Воздух в маленьком домике наполнился невысказанным напряжением.
«Мам, это Таня», — с гордостью представил Георгий, пытаясь растопить лёд. «Очень ждала с тобой встречи», — выдавила мать, но глаза её говорили совсем другое: «Лиечка была балерина из Большого. А это кто? Счетовод… Эх, Жора, куда же ты смотришь?» За вечерним чаем напряжение достигло апогея. «Мама, хватит. Таня — моя судьба. Пойми уже».
Тогда же среди привычных запахов Черного моря Жору настигла телеграмма: «Срочно выезжайте на съёмки «Угрюм-реки». Режиссёр Лапшин». Епифанцев помчался, не подозревая, что в сибирской тайге его ждет испытание на верность.
Съёмки эпической саги «Угрюм-река” растянулись почти на три года. В самый разгар съёмочного марафона, Жора бесследно исчез. «Где наш Прохор Громов?! Немедленно найти!» — кричал в бешенстве режиссёр. «Он в Москву смотался! У его Танечки, день рождения.
Решил сделать сюрприз» — выдохнул кто-то робко. «Вот гад, то перегаром с утра дышит, то пропадает… Да я его..» Ярополк Лапшин бушевал, возмущался и… простил Жору. А куда деваться? Второго такого красавца с «купеческой» фактурой не сыскать.
Три года съёмок, бок о бок. Изо дня в день. В глазах роковой красавицы с русой косой Чурсиной тонули не только Прохоры Громовы, но и сами члены съёмочной группы. «Георгий, Людмила, начинаем! Обнимите друг друга покрепче! Помните, вы сгораете в пламени любви!» Каждый день — пылкие взгляды, прикосновения, прописанные сценарием. Богатырь с сердцем ребёнка Георгий Епифанцев не устоял.
За всю свою долгую карьеру Людмила Чурсина лишь единожды устроила публичный разнос. В тот злополучный день Жора явился на площадку с тяжелым дыханием — явным следом вчерашней гулянки. «Снимали любовную сцену.
Мне нужно было прижаться к нему, смотреть в глаза, целовать… а от него разило перегаром так, что щипало глаза»- вспоминала актриса. «Жора, меня тошнит от тебя?! Свинья ты этакая!» — вырвалось у Людмилы. Георгий не обиделся…
Ядреный коктейль из стыда, восхищения и азарта ударил ему в голову. «Он пытался за мной ухаживать. Но я тогда безумно любила Владимира Фетина. И скучала по нему до слез»- вспоминала актриса.
К счастью, сибирская романтика Георгия продлилась недолго. В перерывах между съёмками он встречался с Таней. Эти короткие свидания открыли ему глаза: влюбленность в Люду — лишь мираж в таёжном мареве, а Таня — любовь настоящая.
То, что Жора «гений с трещиной», и жизнь с ним будет не простой, Татьяна поняла уже тогда. Однажды он привёл её в свою комнату. Она переступила порог и ахнула: все стены были испещрены рисунками полуобнажённых красавиц.
На занавесках выведены цитаты и странные символы. Настоящее логово безумного художника! Тане стало не по себе. Но она была так слепо влюблена, что закрыла глаза на эту странность любимого.
Денег на пышную свадьбу не было. В Свердловском ЗАГСе им поставили штамп в паспорте, и они зажили в полуподвальной комнате, полученной Жорой от театра. Прямо над ними располагался пыльный музей МХАТа.
Тогда в их скромное жилище, пахнущее стариной и сыростью, часто заходила Белла Ахмадулина. Она садилась на грубый табурет и читала стихи. Ее голос звенел как колокольчик. Епифанцев в ответ читал свои — глубокие, но неотёсанные, как сибирский валун. Поэтесса слушала почтенно.
А тем временем один за другим появились на свет сыновья — Миша, потом Володя. Молодая семья получила-таки крохотную квартирку через дорогу, которая казалась им невероятным счастьем. Родилась Наташа — младшая, любимая дочь.
Вот только карьера Георгия буксовала. После успеха «Угрюм-реки» лицо артиста смотрело с обложек журналов в «Союзпечати», а пьянящее вино славы рисовало ему радужные горизонты… и обмануло.
Всё, что случилось с ним позже из заметного в кино — это роль в «Приваловских миллионах». В театре не лучше — годами Епифанцев играл оружейника Просперо в «Трёх толстяках», и на этом — всё. На эмоциях он рванул на Таганку к Любимову, где уже вовсю гремел Высоцкий. «Ты с ума сошёл?» — качали головой мхатовцы. «У них там свой кружок имени Высоцкого. Тебя сожрут!»
«Да плевал я на их круги! У Любимова там воздух свободы и перспективы!» Жора ошибся. Он с его керченской удалью мгновенно вошёл в противоречие с почти армейской дисциплиной Любимова. «Епифанцев, вы опять не в рамках! Меряете всё по- своему!» — одёргивал он его на репетициях. Ролей Георгий тоже не дождался. Год спустя побеждённый и опустошённый он вернулся во МХАТ.
В 70-х зелёный змей прочно опутал его своей паутиной. Деньги уходили не на детские вещички и молоко, а на бесконечные мужские гулянки. Татьяна, измученная постоянным беспокойством и пустым кошельком, отвечала на его пьяные возвращения ледяным молчанием. Он не выдерживал: «Танюша, я больше ни капли! Ты только не молчи». Она верила. Но его «последний раз» повторялся снова и снова.
Однажды она встретила его холодной яростью. «Жора, нам не на что жить! Детей как кормить?» «А тебе что, меха — алмазы подавай?!» — выкрикнул он, сам не веря своим словам. Татьяна, в сердцах подала на развод. А в нём засела глубокая, детская обида. Он с вызовом подписал все «разводные» бумаги. Это была молчаливая месть той, кто посмела его бросить.
Идти «разведенцам» было не куда. Они продолжали жить в одной квартире. Георгий молча разогревал себе ужин. Татьяна молча укладывала детей. И так из месяца в месяц. Однажды, загородив ей выход из кухни, он прорычал с надрывом: «Таня, не могу я больше так! Это ад!»
«Ты сам его устроил», — холодно парировала она, глядя куда-то мимо. «Я лягу в клинику. Самую лучшую, справлюсь». Так хотелось верить, Татьяна оттаяла, сдалась. Они снова отправились в загс. И какое-то время Георгий и правда справлялся.
К конце 80-х он загорелся идеей создать грандиозный моноспектакль про Русь, про веру, про истоки… «Действуй, Жора. Будем ставить», — обнадёживающе хлопал по плечу его Ефремов.
Но потом передумал… Епифанцев, негодуя, положил заявление на его стол, нашёл спонсора и какое-то время гастролировал со спектаклем по стране. Но наступил голодный 90-й. Он рисовал картины, но народ их не покупал, зато в ходу была водка. И Жора появился на рынке не с полотнами, а с ящиком «беленькой».
«Народ покупал «лекарство» охотно», — с горькой улыбкой вспоминала Татьяна. «К вечеру купюры вырастали в пачку. Выручку Жора пересчитывать не любил — раскатывал сантиметр: «Вот, Танюша, сегодня пачка на три «сэмэ». Живем…».
И тут же спускал эти «сэмэ» на респектабельный коньяк и разносолы. Будто не на рынке торговал, а в ресторане «Метрополь» обедал. Игра в успешного бизнесмена последний, самый горький спектакль Епифанцева. И играл он его до полного саморазрушения под рюмку «горькой».
Их дом находился в районе, где жизнь буквально пересекалась с железной дорогой. В тот летний день 92-го он просто шёл по путям… Машинист проезжающей электрички увидел его обездвиженную фигуру на рельсах. Рванул стоп-кран. Успел, но было уже поздно.
Прощание с Георгием было пронзительным. Под тихий плач немногочисленных провожавших, звучала запись того самого моноспектакля. В тот миг, когда гроб начали опускать в землю, голос его, уже принадлежавший вечности, произносил: «…и возопиет душа моя к Всевышнему…».
