Летом 1976 года на съёмочной площадке «12 стульев» разыгрывалось настоящее театральное безумие. Актриса, которую никто не знал, и Андрей Миронов, звезда советского кино, репетировали танго. Режиссёр Марк Захаров настаивал на четырнадцатом дубле, не подозревая, что именно эта сцена через тридцать лет аукнется.
— Танцуйте так, будто это ваш последний танец в жизни, — командовал Захаров.
Люба Полищук танцевала. Падала, разбивалась, поднималась и снова танцевала. Тогда она ещё не знала, что это танго действительно станет для неё последним — травмы позвоночника, полученные на съёмках, через годы превратятся в вечную боль.
«Гадкий утёнок из барака»
А началось всё в омском бараке, где жила девочка, похожая на синего цыплёнка из местного магазина, ну, по крайней мере, именно так она сама себя называла. Косоглазая, с кривыми ногами, Любочка мечтала о карьере балерины, пока судьба не подложила ей первую свинью:
— Из тебя балерина, как из коровы прима Большого театра, — отрезал педагог балетной школы, даже не дав ей станцевать.
Вы думаете Люба обиделась, плакать стала. Ну уж нет. Упрямая девчонка нашла другой выход — она запела. На школьном конкурсе выдала «Песню про арифметику», да так, что после исполнения прозвище «Арифметика» к ней приклеилось на несколько лет. Да, оно было не самым обидным, позже недоброжелатели найдут куда более язвительные эпитеты.
Первая любовь накрыла её в семнадцать, когда природа наконец взяла своё, превратив гадкого утёнка в лебедя. Пятичасовой поцелуй с возлюбленным в сарае стал легендой омской молодёжи. Мать не спала всю ночь, а наутро устроила такой разнос, что даже соседские собаки притихли.
«Штурм столицы по-сибирски»
В Москву Полищук ворвалась как сибирский ураган, правда без денег, без связей, зато с чемоданом амбиций и характером «бульдозера». Пока искала ночлег, все театральные вузы закрыли двери перед носом опоздавшей абитуриентки. Казалось, столица выставила провинциалку за ворота.
Но судьба, эта насмешница, приготовила для Полищук особый поворот. У «Щуки» к ней подошёл незнакомец, оказавшийся настоящим ангелом. Он рассказал о наборе во Всероссийскую творческую мастерскую эстрадного искусства, и не куда-нибудь, а в родную Омскую филармонию!
На прослушивании Полищук устроила такое представление, что комиссия валялась от хохота. Она пела за Зыкину, Робертино Лоретти и, кажется, даже за целый хор Пятницкого одновременно. Её взяли, несмотря на то, что набирали только профессионалов. А через месяц врачи огорошили новостью — нет, петь нельзя, голос не сформировался.
— Ну не петь, так не петь, — пожала плечами Люба и переквалифицировалась в артистку разговорного жанра.
Три года она моталась по стране с детской сказкой «Конек-Горбунок». На одном из выступлений в первом ряду сидел симпатичный парень — Валерий Макаров, будущий первый муж. Он смотрел на неё так, что даже Конёк-Горбунок в её исполнении краснел от смущения.
«Роковая женщина советского кино»
В кинематограф Полищук вошла эффектно — через разбитую витрину в «12 стульях». После знаменитого танго с Мироновым режиссёры наперебой предлагали ей роли роковых женщин. Правда, все больше в эпизодах, на главные роли её не пускал некий чиновник, заявивший:
— У Полищук лицо несоветской женщины!
Что именно в её лице показалось ему антисоветским, было загадкой века. Возможно, слишком яркая красота или острый ум во взгляде. А может, просто позавидовал, что его собственная жена так не умеет танцевать танго?
В театре Полищук отрывалась по полной. Играла всё: от Чехова до Маркеса. На её спектакли невозможно было достать билеты даже по блату, а это в Советском Союзе говорило о многом.
«Семейные страсти»
Первый муж, Валерий Макаров, оказался большим любителем горячительных напитков. Настолько большим, что молодая жена быстро поняла: либо она останется вдовой при живом муже, либо нужно бежать. Выбрала второе.
Маленького Алёшу пришлось отправить к бабушке в Омск. Там его воспитывала странная компания: бабушка, дедушка, тётя Валя с авиазавода, дядя Толя с сезонных заготовок и… свинья Мария, которая зимой катала мальчика в санках по двору.
Когда сыну исполнилось пять, Полищук забрала его в Москву. Начались гастроли с мюзик-холлом, где Алексей стал настоящим «сыном полка». После спектаклей труппа собиралась в гостиничных номерах, устраивала весёлые посиделки, и маленький Макаров чувствовал себя там как рыба в воде. Правда, однажды эта «рыба» едва не утонула по-настоящему.
Пьяный артист из кордебалета решил пошутить и бросил пятилетнего мальчишку в бассейн. Алексей пошёл ко дну как камень, а мать, увлечённая разговором, даже не заметила происшествия. Спас ребёнка другой артист, и с тех пор Макаров-младший предпочитал держаться подальше от бассейнов и пьяных танцоров.
Второй брак с художником Сергеем Цигалем казался идеальным. Внук знаменитой писательницы Мариэтты Шагинян, он променял карьеру биолога на живопись. У них родилась дочь Маша. Но и тут не обошлось без сложностей:
— Цигаль мог часами мыть пятую точку своей любимой собаке Диане, но не выдерживал вида грязного подгузника собственной дочери, — вспоминал Алексей Макаров.
Тринадцатилетний подросток взял на себя заботу о сестрёнке. Научился готовить смеси, кормить, менять подгузники. Возможно, именно тогда в нём проснулись актёрские гены, ведь роль заботливой няньки была явно не по возрасту.
«Последний занавес»
В 2005 году Полищук блистала в сериале «Моя прекрасная няня». Она играла мать главной героини, превращая каждое появление в маленький фейерверк. Но за кулисами разворачивалась совсем другая драма — позвоночник, принявший на себя удары во время съёмок знаменитого танго тридцать лет назад, начал мстить.
Боли стали невыносимыми. В Институте нейрохирургии имени Бурденко обнаружили страшную картину: позвонки шатались как зубы старого пианино, сдавливая нервные ткани. Две сложнейшие операции, имплантаты, винты, всё это оказалось временной заплаткой.
Когда московские врачи развели руками, муж повёз её в Израиль. Там прозвучал приговор — рак позвоночника в последней стадии. От актрисы диагноз скрыли, но она всё поняла сама. И всё равно продолжала сниматься, пока могла стоять на ногах.
В июле 2006 года она в последний раз появилась на съёмочной площадке. Ей дали инвалидность и назначили пенсию в четыре тысячи рублей, сумму, достойную разве что актрисы провинциального театра теней.
В последние дни она уже не могла говорить. Только шептала в телефонную трубку:
— Иосиф, я жить хочу…
Кобзон, сам победивший рак, плакал, вспоминая этот разговор на похоронах.
«Занавес опустился, но спектакль продолжается»
После смерти актрисы разыгралась пьеса, достойная пера Островского. Не прошло и недели, как юристы Сергея Цигаля потребовали от сына и матери Полищук отказаться от наследства.
Алексей Макаров, к тому времени уже известный актёр, подписал отказ:
— Стало так противно, что даже спорить не хотелось. Квартиру заработала мама, но пусть остаётся Цигалю и сестре. Убивает другое, через неделю после похорон этот «любящий муж» не плакал, не страдал, а считал деньги.
Но главное наследство Полищук оказалось не в банковских ячейках. Оно живёт в памяти зрителей, в ролях, где она сверкала даже в эпизодах ярче иных главных героев. В её сыне, ставшем звездой нового поколения. В дочери, унаследовавшей мамину улыбку.
Девочка из омского барака, мечтавшая о пуантах, доказала, что для настоящего таланта нет преград. Даже если эти преграды цементный пол в «12 стульях», чиновничьи запреты или предательство близких.
Она танцевала своё последнее танго до конца. Как в том далёком 1976-м, когда Захаров требовал: «Танцуйте так, будто это ваш последний танец». Она так и прожила, словно каждый день был последним спектаклем. И каждый раз играла главную роль, даже если по сценарию ей доставался эпизод.
Занавес опустился, но её танго продолжает звучать. И где-то там, за кулисами вечности, она всё ещё кружится в объятиях Миронова, молодая и счастливая, не зная ни боли, ни предательства, ни забвения.
