Евгений Урбанский был из тех, кто жил с отрытой душой, выбирая для общения только ярких и интересных людей. Одной из них стала москвичка Ольга которую он полюбил еще студентом. Евгений осыпал девушку громкими обещаниями и уверял, что это на всю жизнь. Но всего через несколько лет им пришлось расстаться…
*
Евгений Урбанский родился в Алма-Ате. Но совсем ребенком оказался в Инте, куда за отцом, репрессированным партработником, последовала вся семья. Именно в среде этого шахтерского поселка, где преподавали бывшие заключенные и даже существовал театр, зародилась любовь мальчика к искусству. Сам тенор Печковский давал ему уроки вокала.
Окончив школу, Урбанский по настоянию отца поехал в Москву поступать в автодорожный институт. Яков Самойлович видел сына инженером и мечтал о его возвращении на Север. Однако проучился там Женя недолго. Помешала любовь…
Москвичку Ольгу Урбанскому представил приятель. Но девушка лишь мельком взглянула на ушастого паренька и поспешила дальше, — опаздывала на пары. Однако тот не сдался. Догнал ее, зашагал рядом и, не смущаясь, выпалил скороговоркой:
— Меня зовут Женя, учусь в автодорожном, живу в общаге… И вы… вы невероятно красивая!
Он говорил без остановки, словно боялся, что, если замолчит хоть на секунду, она растворится в московской толпе. Его речь была смесью восторженной тарабарщины и детской непосредственности.
А потом, не найдя, видимо, более убедительных аргументов, он с той же горячностью принялся читать стихи. Не какие-нибудь, а Маяковского. Громко, с надрывом, жестикулируя прямо на ходу. Прохожие оборачивались, а Ольга… вдруг невольно заслушалась и замедлила шаг.
В тот же день вместо лекций они отправились в кинотеатр, где в полутемном зале, затаив дыхание, Женя наконец коснулся ее руки — робко и неловко, будто боялся обжечься. Обратная же дорога домой и вовсе превратилась в удивительное открытие совпадений.
Оказывается, родились они не только в один день — 27 февраля, но и в одной части света: она в Ташкенте, он в Алма-Ате. Он поступил в автодорожный институт, где кафедру возглавлял ее дядя. Однокурсником Евгения был сосед Ольги Володя, который их и свел. Казалось, все дороги Москвы намеренно сошлись, чтобы привести их друг к другу.
Тогда Урбанский был воплощением провинциальной неуклюжести в большом городе. Он терялся в уличной суете, а совсем не столичная одежда говорила сама за себя. Кульминацией стал ужин в доме родителей Ольги, где он беспомощно замер перед рядом столовых приборов.
— Женя, вилку держат вот так, — мягко поправляла его хозяйка дома.
— Простите, у нас как-то проще было, — смущенно бормотал он.
Но природная смекалка и жажда учиться превратили его в благодарного ученика. Урбанский буквально впитывал все, как губка. Но ярче всего его пылкая натура проявлялась в любви. Каждый день он объяснялся Ольге в чувствах с такой искренней горячностью, что казалось, так будет всегда. Он боготворил ее и ждал, чтобы этим восхищением проникся весь мир.
— Смотри, все уткнулись в газеты! Моя Ольга вошла, а они даже не видят, какая она красавица. Ну и идиоты!- с возмущением высказывался Урбанский, спускаясь в метро.
Столь же безудержной была и его ревность:
— Когда на тебя смотрят мужчины, я хочу с ними драться! — не раз признавался он любимой.
Зная о категорическом несогласии родителей, поженились влюбленные тайно. И первую брачную ночь устроили в лесочке недалеко от дома невесты, прямо на травке.
О том, что она теперь замужняя женщина, Ольга скрывала от близких больше месяца. Все шло как прежде: Женя жил в общежитии, она — у себя. Тайна раскрылась лишь когда мать случайно увидела в ее паспорте штамп о браке и пришла в ужас.
Урбанский тоже боялся гнева отца. Незадолго до похода в ЗАГС он отправил в Инту осторожное письмо: «Я хочу жениться». Ответ пришел суровый, с короткой, но страшной припиской:
— Прокляну!
Якову Самойловичу было отчего возмущаться: сын завалил сессию в одном институте, был отчислен, затем поступил в горный, но и там появлялся редко.
После этого письма Женя отправился в Инту и, видимо, пустил в ход все свое обаяние и красноречие. Потому что вернулся оттуда не только с благословением, но и с приданым — Урбанские подарили молодоженам приличную сумму.
Последним о замужестве дочери узнал отец Ольги. Его реакция была бурной: мужчина плакал, вставал на колени, умолял одуматься… Постепенно его удалось уговорить, но тот поставил условие:
— Пусть в их комнате будут две отдельные кровати.
Да и после привыкал к зятю долго. Его коробили манеры Урбанского за столом — то, как он с рычанием обгладывал кости и с шумом высасывал мозг. А вот тещу Женя совершенно очаровал. Ей нравилось, с каким аппетитом он набрасывался на ее стряпню, хвалил блюда, говорил комплименты и читал стихи. Позже, когда у молодых случались ссоры, она неизменно вставала на сторону зятя.
Когда Урбанский решил поступать в театральный, против выступили все. Лишь романтичная натура матери Ольги его поддержала. Несмотря на то, что ее дочь была уже на большом сроке беременности, она сказала:
— А знаете, Женя! Идите и учитесь, раз это ваше призвание. Тянули мы вас до сих пор. И еще потянем.
С появлением на свет маленькой Оленьки Евгений проявил себя как невероятно внимательный и заботливый отец. Он с легкостью справлялся со всеми обязанностями: профессионально пеленал, купал, стирал пеленки, вскакивал ночью, чтобы убаюкать. Даже когда ему однажды невероятно повезло, и он выиграл в лотерею сто рублей, то на эти деньги купил малышке модные тогда золотые часики.
Любимым поэтом Урбанского всегда был Маяковский. Он не только читал его стихи, но и бессознательно ему подражал. Перед экзаменами в Школу-студию МХАТ Евгений даже побрил голову, чтобы усилить это сходство. И отрывок из поэмы «Во весь голос» прочел с такой мощью и страстью, что был зачислен сразу.
Да и учился с жадностью. Не пропускал занятий, зубрил роли в транспорте, на улице, за ужином, даже лежа в постели. Работал он и над своей внешностью. Зная, что волосы не слишком густые, перед тем, как выйти из дома, тщательно взбивал их руками. Улыбку оттачивал, чтобы не показывать нижние зубы, которые считал недостатком.
Из-за вечной нехватки денег, одежды у него приличной не было, но он старался изобретать: то наденет водолазку жены под пиджак, то перебросит шарф через плечо. Даже такую ненавистную шапку-ушанку умудрялся носить с выдумкой. То заламывал ее набекрень, словно фуражку гусара, то отворачивал уши, создавая небрежный, почти поэтический беспорядок.
Это была его первая неосознанная сценография: из того, что есть, создать то, что запомнят.
Пока Урбанский жил репетициями в Школе-студии, спектаклями, поиском эмоций и поэзии, его супруга окончила пединститут и стала заведующей детским садом. Их реальности, еще недавно бывшие общим студенческим хаосом, теперь стремительно расходились.
Именно поэтому роман мужа с первокурсницей Татьяной Лавровой Ольга, как говорится, проморгала. Она была слишком погружена в свой мир смет, расписаний и детских капризов, чтобы разглядеть тревожный звоночек. Ее подозрения не будил ни творческий подъем мужа, ни участившиеся ночевки «для репетиций».
Однажды с неподдельным восхищением он поделился с ней новостью:
— Представляешь, мы взяли шефство над младшим курсом. Там такая девочка талантливая, Таня Лаврова. Я ей этюд помогаю репетировать.
Сначала это была просто «девочка». Но вскоре Ольга почувствовала: что-то изменилось. Последовали обиды, ссоры: то он задерживался, то был недостаточно внимателен. На каждую такую ситуацию жена реагировала категорично:
— Пошел вон!
Мать Ольги жалела зятя. Переждав бурю, женщина тихо впускала его обратно в квартиру, заботливо стелила ему постель на кухне.
— Ты уж ее не вини, — шептала мать, заправляя матрас на раскладушке. — Она на работе целый день, устает, нервы… А ты все позже, все позже.
— Я знаю, — глухо отвечал Евгений, опуская глаза. — Репетиция затянулась…
— Репетиция, — тихо вздыхала женщина, ставя перед ним тарелку с супом. — Ешь, согрейся. Не доводил бы ты ее до белого каления. Она же от боли кричит, а не от злости…
