15 лет назад, 8 ноября 2009 года, не стало актера Игоря Старыгина (1946-2009)
*
«Сегодня я закрыл глаза «Арамису». И счастлив, что никто из нас не продался жёлтой прессе, и никто не увидел его на смертном одре», — написал 8 ноября 2009 года на своей странице в соцсетях один из врачей нейрореанимации 31-й московской больницы.
Умирающего Игоря Старыгина действительно не видел никто, кроме жены — Екатерины Табашниковой, Михаила Боярского и бригады врачей реанимации. Все они (а также остальные «мушкетеры», которые были в курсе) пообещали хранить о состоянии актера молчание, и сдержали слово.
…В сентябре 2009-го Старыгин перенес второй инсульт. В больнице его здоровье вроде бы пошло на поправку, врачи собирались делать операцию на головном мозге. Но… Последние годы его одолевали болезни. Игорь Владимирович несколько раз попадал в реанимацию, перенес пять сложнейших операций. Но не сдавался, шутил: мол, 63 – это вообще не возраст для мужчины.
Несмотря на советы врачей поберечь себя, не считал нужным себя жалеть и терпеть не мог, когда его жалеют. В 2007-ом на съемках «Возвращения мушкетеров», «Арамис» рвался в седло, отчаянно махал шпагой и хотел делать сложнейшие трюки.
По иронии судьбы эта последняя серия саги о «Трех мушкетерах» — ленты, принесшей ему всенародную славу, стала последней в его карьере.
Супруга актера потом рассказывала, что у них дома на столе остался лежать его блокнот, где на первой странице его рукой был написан план первого занятия со студентами курса, который он набрал перед больницей. Одним из пунктов этого плана был «этюд «Счастье»…
В память о замечательном актере, красивом и скромном человеке предлагаю фрагменты нашего с ним интервью, записанного у него дома в 2006 году.
«И Я ТОЖЕ ЗАПЛАКАЛ…»
«- Игорь Владимирович, все узнали об актере Игоре Старыгине после роли Кости Батищева в культовом фильме «Доживем до понедельника». Где вас отыскал режиссер Станислав Ростоцкий?
— Удивительная история! Мы с ребятами из ГИТИСа, где я тогда учился, как вечно голодные студенты все время искали, где бы подзаработать, и мотались по всем студиям, как тогда было модно — «продавались на лето». И вот на киностудии имени Горького открываем одну дверь, вторую, третью…
«Вам артисты не нужны?» И видим двух удивительно красивых мужчин — Станислава Ростоцкого и Вячеслава Тихонова, они тасовали стопку фотографий подростков. Взглянув на наши наглые рожи, Ростоцкий огорченно произнес: «Нам нужны ребята помоложе».
Но на этом история не закончилась. Однажды, сидим в садике, что рядом с ГИТИСом, курим, вдруг ко мне подходит второй режиссер по актерам Зоя Курдюмова, дает сценарий и приглашает на фотопробы… если не ошибаюсь, рабочее название фильма было «Журавль в небе».
Я даже его не читал – мы вскоре уехали бригадой в Сибирь с концертами – на заработки. А осенью звонок: «Игорь, завтра в девять утра съёмки. За вами придет машина». Приезжаю, а там Ростоцкий, огромное количество ребят и название картины поменялось на «Доживем до понедельника».
— Вас сразу утвердили?
— Нет, конечно. У меня было полно конкурентов, были фотопробы. Но Ростоцкий почему-то выбрал меня. Как режиссер, он меня поразил. Никаких репетиций, никакой конкретики по роли. Просто собирал наш «класс», сидели и трепались о домашних делах, о спорте, еще он много рассказывал о войне… То есть о том, как кому пройти, что и как сказать – даже речи не было.
Спрашивал, кто у меня родители, говорил: «Где же ты был раньше? Я бы тебя в «Печорине» снял». Может, поэтому фильм и получился, что за счет личного общения ему удалось сплотить нас в команду единомышленников, которым достаточно было сказать слово «Мотор» и ребята делали все как надо. Если честно, мне-то и играть ничего не пришлось – надо было только органично произносить текст.
А потом была премьера. Это было потрясающе! Главный киноконцертный зал страны «Россия» — битком. Фильм кончился, в зале – гробовая тишина. И вдруг, как бомба разорвавшаяся – аплодисменты!!! Со мной рядом Юрка Чернов стоит, весь в соплях – плачет. И я тоже заплакал…
«ЗРИТЕЛИ МНЕ ПИСАЛИ: «ТЫ – СВОЛОЧЬ, УБИЙЦА!»
— Считаете эту картину своим «звездным часом»?
— Признаюсь, ее я очень люблю. Но отсчет своим киноролям веду от ленты «Обвиняются в убийстве», которую потом назвали чуть ли не первой советской психологической драмой.
— И где вы сыграли, пожалуй, свою единственную резко отрицательную роль?
— Да уж, поиграл я в своей жизни негодяев, но такую сволочь, такого интеллигентного подонка, я действительно больше не играл. Я счастлив, что попал в эту картину, потому, что после «Понедельника», было много приглашений на таких вот пацанов–школьников, институтских заводил, современных, циничных. Я отказывался, и считаю, что от этого только выиграл.
Кстати, если раньше меня заваливали письмами с признаниями в любви, то после «Обвиняются в убийстве» я получил «миллион» откровений на тему «ты — убийца», «сволочь», «гад», «ненавижу», «давить таких надо» и так далее. Я понял, что роль удалась!
— После фильма «Доживем до понедельника» поклонники сразу «поженили» вас с молоденькой красавицей Ольгой Остроумовой.
— Действительно нас долгие годы считали мужем и женой. Наверное, потому что мы всегда были рядом: сначала вместе учились — я на четвертом курсе, Ольга — на третьем, потом вместе работали в ТЮЗе, а затем в театре Моссовета…
Но наши отношения были чисто дружескими, а если и была в них любовь, то только сценическая, партнерская. Но сколько бы я не говорил об этом на встречах со зрителями, все равно никто же не верил. После фильма «Государственная граница» пошли слухи, что у меня роман с Мариной Дюжевой, якобы мы «тайно венчались». Такова киножизнь…
— Значит, на самом деле романы с партнершами — не ваша стихия?
— Дело в том, что я мужчина безынициативный, люблю, чтобы женщина сама прилагала усилия, максимум, на что я способен, так это дать ей понять своим выразительным взглядом, что я, собственно, не против. А женщины-актрисы избалованы вниманием, они на такие подвиги не способны. Поэтому до серьезных отношений никогда не доходило, хотя увлечения, конечно, были. Как без этого?
Трудно играть в кино любовь с актрисой, которую ты ненавидишь – глаз как нужно гореть не будет… Ее обязательно нужно «любить», иначе ничего не получится. И умный режиссер никогда не соединит партнеров, испытывающих друг к другу антипатию. А вот в театре это возможно.
*
«ПОПУЛЯРНОСТЬ ТЯГОТИЛА»
— Многие актеры не любят себя смотреть на экране. А вы?
— Я тоже не люблю свои фильмы смотреть. Слишком красивеньким я был для мужика, слащавым. Как мне многие говорили: есть в твоем лице что-то девичье.
Даже когда я был совсем маленьким и носил длинные белые кудряшки (это мне потом мама рассказывала), многие подходили к нам на улице и говорили ей: «Какая у вас красивая девочка!», на что я очень обижался и возмущенно кричал: «Я масик! У меня уже «тютюня» есть!». (Хохочет.)
В старших классах, когда мы ходили на танцы в парк имени Горького, где в те годы играли живой джаз, сейчас стыдно признаться, но я вынужден был себе «гримировать» синяки под глазами, чтобы хотя бы чуточку себя «состарить» и выглядеть помужественней.
Наверное, со стороны это было очень смешно, допускаю, что кому-то это казалось по нынешним временам даже «подозрительным», но другого выхода я не видел.
— Работая в ТЮЗе, вы играли разных «крокодильчиков», «заек-зазнаек». Интересно, о каких классических ролях мечтал в те годы Игорь Старыгин?
— Мне было ясно изначально, что диапазон моих потенциальных ролей резко ограничен. Разве с моей «мордой» тогдашней кому-нибудь придет в голову идея поставить меня к станку, посадить за «штурвал» трактора или тем паче доверить партийную ячейку?
Я мог быть только «белым офицером», «дворянином», на худой конец… убийцей. Хотя, если честно, я и сам не хотел играть многие роли, например, Гамлета или Ромео. А вот Федю Протасова в «Живом трупе» мечтал сыграть. Но видно не судьба…
— В одном из интервью вы признались, что популярность всегда вас тяготила. Почему?
— Я жил в доме на Ордынке, на первом этаже. И все, как на экскурсию, ходили на меня смотреть. Летом ходишь по квартире полураздетый, а тринадцати-пятнадцатилетние девчонки в окна таращатся. И окна толком не занавесишь – жарища же.
Я же не ездил, как многие сейчас на лимузинах, а ходил пешком, добирался общественным транспортом. Поэтому и за руки на улице хватали, выпить предлагали. Это не могло не раздражать.
*
*
— Вы действительно довольно часто играли «злейших врагов» Советской власти. Взять того же Микки из «Адъютанта его превосходительства». Были проблемы из-за этого, что они у вас получались все такие обаятельные?
— Как ни странно, наоборот. После «Адъютанта» меня полюбили, и кличка Микки надолго ко мне прилипла. Недавно был юбилей режиссера Евгения Ташкова в Доме актера. Мы встретились, пообщались, он рассказал, что собирается снимать новый фильм.
Я говорю: «Пригласите, хоть на крохотную ролюшку». Он отвечает: «Конечно, Микки». Так что я проходил как «Микки» аж до «Трех мушкетеров». А сейчас меня зовут не Игорь Старыгин, а Арамис. Думаю, под этой кличкой я и выйду «в тираж».
*
«НАШИМ ЖЕНАМ НАДО СТАВИТЬ ПАМЯТНИКИ»
— Если составлять книгу кинорекордов, то лента «Три мушкетера» наверняка стала бы недосягаемой в номинации «самые прикольные и веселые съемки».
— Уверен, аналогов нет — такого не было никогда. Это была и классная работа и потрясающий отдых. Как мы снимали, я, честно говоря, и не помню. Потому что действительно: из жизни все переходило в кадр, из кадра — в жизнь, мы только костюмы меняли…
— Это правда, что вы ездили на лошадях в гастроном, голышом удирали от местных бандитов, нагрянувших ночью в бассейн за своими женами?
— Ну, голышом-не голышом, история умалчивает. (Смеется.) А то, что все самые красивые девчонки побывали у нас в гостях, чистейшая правда — я до сих пор удивляюсь, как всех нас не поубивали… И в ресторане нас могли в кредит накормить, напоить и в магазине дать ящик водки бесплатно.
Денег же у нас постоянно не было – мы забирали зарплату за несколько месяцев вперед, все уходило в «общий котел», и этого хватало от силы на несколько дней.
Самое смешное, что, когда Хил (режиссер фильма Юнгвальд-Хилькевич) сравнивал наших «подружек» и тех «фрейлин», которых набирали в массовку для «королевы Алисы Фрейндлих», он недоумевал. И даже орал на ассистентов по актерам: «Посмотрите, каких кикимор вы мне приводите, и какие королевы с этими пьяницами-мушкетерами?!»
Еще одно сладкое воспоминание: когда уезжали из Львова, за нами ехали два автобуса, набитые девушками. Мы стояли у трапа самолета, а эти девушки рыдали.
*
— «Трем мушкетерам» принадлежит еще один «вечный» рекорд – многолетней актерской дружбы. Как правило, актеры, не подвержены этой редкой «болезни»…
— И это правда! Невероятно – мы вместе уже более трех десятков лет! Ведь что такое обычный актерский коллектив — профессиональная ревность, служебные романы, совершенное неприятие друг друга. Одним словом, весьма недолговечные отношения. Да, после съемок нередки браки, но дружба такого количества людей практически исключена.
— У вас есть собственное объяснение этого феномена?
— А вы даже не спрашивайте, никто вам не сможет этого объяснить. Так уж сложилось, так «карта» легла.
— Когда сейчас все мушкетеры собираются, это по-прежнему — взрывоопасная смесь? Ведь раньше бывали случаи, заканчивающиеся, например, «взятием рейхстага» в Берлине…
— Раньше-то смесь была повзрывоопаснее, бывало, меры мало знали. Эх, и понеслась…. на день, два. А сейчас, извините, не тот возраст, здоровье не то. Если кто-то говорит: «Ребята, я сегодня «пас», — ну и ради Бога. Сиди, пей морс. Главное, что мы вместе – нам от этого хорошо.
Мы никому не мешаем, не хулиганим по-черному, в театре и на съемках никого не подводим. Можем расслабляться несколько дней, если у всех есть свободное время. Либо на даче у Боярского, либо у Вени Cмехова дома в Москве.
— Михаил Боярский рассказывал случай. Когда он узнал, что вы без него в Москве гуляете, сказал супруге Ларисе, что пошел в киоск за сигаретами, а сам…
— Нашел в аэропорту какой-то попутный чуть ли не почтовый самолет, уговорил летчиков и через полтора часа сидел с нами в ресторане. Ха-ха-ха!!! Кстати, бывали истории и покруче, но я о них помолчу.
— Вашим женам, наверное, памятники надо ставить?
— Да, особенно Мишиной супруге Ларисе Луппиан и Джелле – жене Володи Балона. А у всех остальных сменились жены.
*
*
— Интересно, а из своих пяти жен вы кому-нибудь памятник поставили бы – за терпение, за ваш, как вы сами говорите, скверный характер?
— Мике Ардовой поставил бы – второй жене, которая мне единственную мою дочку Настю родила. Она терпела все мои увлечения, толпы поклонниц под окном, терпела, когда ко мне домой приезжали женщины — она двенадцать лет сохраняла семью, во многом меня понимала и поддерживала в трудные времена.
Она самая мудрая, самая терпеливая. А характер у меня действительно дерьмовый – я чересчур упрямый, упертый. Даже если не прав, первый не извинюсь никогда…
Зато удивительное дело: на сцене и на съемочной площадке я абсолютно другой человек. Никогда не ругаюсь с режиссером и не спорю. Никогда не выстраиваю мизансцену под себя, как это делают многие и не только маститые, я изначально не конфликтен. Может, поэтому меня и любят режиссеры, особенно молодые…
«НАДОЕЛО БЫТЬ ГЕРОЕМ. ХОЧУ ИДИОТОВ ИГРАТЬ!»
— Несколько лет назад, ходили разговоры, что Старыгин в депрессии, не снимается, ни с кем не общается…
— Был небольшой период, ну загулял-погулял немного. По большому счету, ничего страшного. У 90 процентов актеров бывают такие ситуации, когда нет работы. Потом все приходит в норму.
— А самые настоящие сплетни приходилось о себе слышать?
— Например, что я коварный искуситель и совратитель малолеток. – чуть ли не 13-летних девчонок. Ну полный бред! Моя вторая жена была на шесть лет старше меня. Да и вообще всегда по юности так бывает: сначала нравятся постарше, а потом наоборот – молоденькие. Это нормально.
— Кстати, у вас есть свой «идеальный вариант»?
— Я люблю обаятельных, с хорошей фигурой, но не шикарных. И обязательно, с интеллектом, иначе умру от скуки…
.- Еще я слышал, что, мол, Игорь Старыгин совершенно беспомощный в бытовом плане — по дому ничего не делает и даже гвоздь забить не умеет…
— Это не легенды. Я действительно с техникой абсолютно не дружу, в отличии от нынешней моей жены Кати, которая может все – и отремонтировать магнитофон, и телевизор и с электрикой разобраться в пять секунд, и краны починить.. А вот я технарь никакой. Гвоздь, конечно, могу прибить, но я — лентяй.
— Надеюсь, это ваша не главная черта?
— (Смеется.) Многие думают, что я по своему амплуа – герой. А на самом деле я актер характерный, причем комедийный. Поэтому когда меня спрашивают про мою главную человеческую черту, я всегда, не задумываясь, отвечаю: чувство юмора.
Если бы не оно, не было бы актера Игоря Старыгина. Скажу больше: я любую самую наиглавнейшую роль с удовольствием променяю на маленькую, но дурацкую и смешную. Мне надоело быть героем. Хочу идиотов играть!
*
— Игорь Владимирович, только честно: если бы не роль Арамиса, какой след оставил бы Игорь Старыгин в истории кинематографа?
— Ой, не знаю, не знаю…Потому что, конечно, эта картина дала, я думаю, нам всем много чего. А мне — особенно. Арамис дал мне такой мощный толчок. Конечно, ворчу, что надоели за столько лет одни и те же вопросы, а куда я без него.
— Вы были только официально женаты пять раз. Это много или мало?
— Наверное, много. Но могло быть и больше – недостатка в любовных романах у меня никогда не было. Кто-то из великих сказал: «Одиночество – вещь хорошая, когда можно кому-то сказать, что одиночество вещь хорошая».
У меня были периоды, когда я жил один по несколько лет и никого не пускал надолго ни в квартиру, ни, тем более, в сердце. Но с возрастом одному тяжелее. И наступает момент, когда очень хочется, чтобы рядом круглые сутки был любимый человек. Не заботливая домохозяйка, а именно любимая и любящая женщина.
— Несколько лет назад вы своих почитателей в очередной раз удивили, оформив брак с нашей коллегой из еженедельника «Собеседник» Екатериной Табашниковой… Это тот случай, о котором вы только что сказали, неужели этот момент в жизни Игоря Старыгина наконец наступил?
— Наступил. Катя не просто любимая женщина. Есть такой редчайший тип женщин – «женщина-мать» Вот она — такая…»
В заключение несколько ярких воспоминаний о Игоре Старыгине.
«СПАСИБО, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!», — СКАЗАЛ ИГОРЬ»
Вдова Игоря Старыгина, журналистка Екатерина Табашникова:
«Наше счастье выглядывало на мгновения, как выглядывает из-за туч солнце… Счастьем была наша свадьба — я впервые выходила замуж в 41 год.
Счастьем был его 60-летний юбилей, который он отказывался отмечать, но я заставила: ресторан, гости, он подъехал на запряжённом лошадьми кабриолете и, потом, дома, в лифте, где мы не помещались из-за пакетов с подарками в руках, крепко обнял — и вдруг такая редкая минута: «Спасибо, я тебя люблю»…
Жизнь с ним была трудной жизнью, но, когда он, засыпая, сопел и Клюша похрапывала у нас в ногах, я тихонько смеялась: вот оно, счастье.
…Мне кажется, после официальной росписи наша жизнь не изменилась — все было, как и прежде. Правда, чувствовать он себя начал лучше.
До этого состояние здоровья и психики у Игоря было катастрофическим, его мучили депрессии и бессонница, а из-за того, что кровь плохо проходила по сосудам, участились обмороки. Игорь мог упасть навзничь, ударяясь головой о мебель и полки, да и ходить долго ему было тяжело — должен был часто отдыхать.
Я упорно занималась его здоровьем: каждый год укладывала в больницу, чтобы прокапать сосуды, после чего Игорь чувствовал себя гораздо лучше, следила, чтобы он правильно питался и заставляла его вовремя принимать прописанные врачами лекарства.
Но съемки в «Возвращении мушкетеров» Игорю Владимировичу дались очень тяжело. Снимали в сильную жару (в тот год под Одессой столбик термометра поднимался до 40 градусов), и актеры в париках и многослойной одежде буквально сходили с ума, а Старыгину с его сосудами было особенно тяжело.
Как рассказывал мне впоследствии Валентин Смирнитский, во время работы над одной из сцен Игорю стало так плохо, что пришлось вызвать «скорую». Впрочем, он вообще был слабого здоровья, после фильма «Города и годы», на съемках которого ему пришлось сидеть в болоте, Старыгина преследовали бронхиты и воспаления легких, а при его субтильности для того, чтобы заболеть, много не требовалось.
К тому же мужчины себя не берегут, живут на износ — во всех отношениях, поэтому и умирают рано.
20 сентября 2009 года у него случился второй инсульт. В клинике Игоря сразу же увезли в реанимацию, а меня отправили домой, сказав, что нужно привезти.
Когда на следующий день я приехала в клинику, заведующая отделением показала мне результаты обследования: тромб намертво закупорил артерию, из-за чего все правое полушарие мозга погибло, к тому же опять активизировался очаг воспаления в легких. До сих пор не понимаю, как мы могли все это пропустить, ведь он очень часто обследовался.
Первые три дня меня пускали в его палату, тогда он еще мог говорить, хотя иногда его сознание и путалось. Игорь рвался работать, переживал, как поедет на занятия к своим студентам (тем летом он набрал актерский курс в театральном институте), тревожно спрашивал, отвезу ли я его.
Потом мужу стало хуже, он перестал разговаривать и реагировать на окружающее, только по учащающейся на мониторе кардиограмме я, входя в палату, понимала, что он меня узнал.
8 ноября я собиралась в больницу, чтобы отвезти лекарства, но перед выходом мне позвонили: «Сердце Игоря Владимировича остановилось…» Никаких нехороших предчувствий у меня в тот момент не было. Он шел на поправку — врачам удалось вылечить пневмонию, более того, он уже начал немного двигать рукой, поэтому я строила планы на будущее — да, в таких сложных обстоятельствах их тоже можно строить!
Помню, как-то мы с Игорем смотрели по телевизору передачу о Николае Караченцове, он повернулся ко мне и сказал: «Если со мной случится что-то подобное, пожалуйста, не води меня за собой везде — не хочу, чтобы меня видели больным!» Потом подумал и добавил: «Не буду лежать — лучше выпрыгну с балкона». Поэтому я думала только о том, как переделать нашу жизнь с учетом состояния его здоровья.
Понимала, что он не будет таким активным, как раньше, но негативные последствия инсульта можно минимизировать, и я думала, где он сможет пройти реабилитацию, к каким специалистам нужно будет обратиться, чтобы делать необходимые в таких случаях гимнастику и массаж, поэтому звонок дежурного врача стал для меня страшным ударом.
Помню, как вышла на балкон, а сколько там простояла, не знаю: провал в памяти…»
«ВСЕ, ЧТО НЕГАТИВНОГО НАПИСАНО О СТАРЫГИНЕ – ДИКАЯ ЛОЖЬ!»
«Я же последний из нашей пятерки, кто его видел в полном здравии, — рассказывал автору этих строк экс-чемпион СССР по фехтованию, актер, постановщик трюков Владимир Балон. — 16 сентября он позвонил: «Володь, мы уже недели две не виделись. Приезжай!»
Наши встречи проходили по-разному – иногда мы устраивали вечер воспоминаний, бывало, на пару (или втроем с его женой Катей), как дураки, пели в караоке песни из старых кинофильмов. 17-го я приехал к нему. Мы совсем немного выпили, провели очень хороший вечер.
Вечером созвонились, Игорь сказал: «Как же мы классно посидели!» На следующий день я позвонил, Катя сказала, что он проснулся в замечательном настроении, пошла его звать к телефону. И вдруг в трубку слышу ее крик: «Игорь, что с тобой?!» Словом, сразу стало ясно, что случилась страшная беда.
Обидно, что он ушел именно тогда, когда после картины «Возвращение мушкетеров» у него открылось второе творческое дыхание. Старыгин сыграл сразу в двух антрепризах. Буквально за два месяца до инсульта состоялась премьера одной из них, я видел два первых спектакля, он замечательно играл и прекрасно себя чувствовал.
Знаете, до сих пор не проходит ни одного дня, чтобы я не думал о нем. И могу точно сказать: все, что написано после его ухода – о его многоженстве, пьянстве — это дикая ложь! Мы с ним познакомились в начале 1970-х на картине «Города и годы».
Игорь был очень щупленький, физически слабо развитый парень, которого я должен был научить прыгать на ходу с поезда и драться. Конечно, ни того, ни другого он не умел, но он ни капли не переживал по этому поводу. И все, чему я его научил, в итоге прекрасно делал.
Каким он был на самом деле? Дело в том, что мы все пятеро были абсолютно разными. Но если Мише, Вале, Вене, мне можно дать конкретную характеристику, то Игоря вообще невозможно было охарактеризовать. Он мог выбросить такой фортель, какого никто от него не ожидал. Мог неожиданно вспылить, полезть с кулаками.
И наоборот, когда по ситуации от него, например, ожидали взрыва, Игорь только ухмылялся. Всегда одиночка, сам по себе, несмотря на всю нашу дружбу. Если мы шли на съемку впятером, то выглядело это так: идут четыре человека и Игорь чуть в стороне.
То есть не то, что — мушкетеры идут. Нет! Идут мушкетеры и Арамис. И в этом весь Старыгин! Абсолютно непредсказуемый. И при этом настолько неординарный, сложный, ранимый, безумно трогательный – к сожалению, только сейчас в полной мере это осознаешь.
Он, безусловно, комплексовал по поводу своих физических возможностей. Но за все эти годы ни разу не сказал: «Я этого не могу сделать». Помню, когда на съемках во Львове мы все первый раз сели в седло, слезали все радостные, веселые. Но в дУше мы увидели, что только у него то место, на котором он сидел, просто черное — одна сплошная гематома на заднице.
Но Игорь вел себя как ни в чем не бывало. Даже в «Возвращении мушкетеров» — после всех операций, которые он пережил, после шунтирования, практически весь изрезанный, посмотрите – как на экране он двигается! Это только кажется, что все так легко, а загляните в наши паспорта…»
«ИГОРЬ НЕ ПРОСТИЛ МНЕ, ЧТО Я НЕ ДАЛ ЕМУ ОЗВУЧИТЬ АРАМИСА»
Режиссер Георгий Юнгвальд-Хилькевич:
«Арамис говорит голосом Игоря Ясуловича во всех девяти сериях о мушкетерах. И Игорь мне этого не простил. Но все равно я его люблю. Бывает же, что в одной семье родители и дети или братья с сестрами ссорятся насмерть, но от этого не перестают быть родными людьми.
Так и здесь: несмотря на напряженность, которая время от времени возникала в наших отношениях, они все равно мои любимые дети, и я слежу за событиями в жизни каждого из них. Радуюсь, когда у них все хорошо, вместе с ними переживаю их трудности. И такой ранний уход Игоря для меня страшная трагедия.
Когда я начинал работать над «Тремя мушкетерами», у меня был Портос — я всегда знал, что это роль для Вали Смирнитского, хотя он тогда был худощавым, стройным, синеглазым, красивым молодым человеком. Арамиса я вообще долго не мог найти, хотя перепробовал огромное количество актеров.
И вот как-то, когда на роль д’Артаньяна уже был утвержден Боярский, Миша спросил меня: «Ты не смотрел «Государственную границу»? Сейчас по телевизору показывают». Так я увидел Игоря — изящного, утонченного, с голубыми глазами и тонкими пальцами аристократа — и сразу же утвердил его.
Во время съемок «Возвращения мушкетеров…» Игорь чувствовал себя хуже всех — он быстро уставал, с трудом передвигался, у него была нарушена координация движений. Он был единственным, кто в этот раз не скакал на лошади, — мы снимали его крупный план, а на общем за него это делал дублер.
Из-за тромбоза, которым страдал Старыгин, ему пришлось перенести много операций — как минимум, раз в год он обязательно ложился в больницу и был буквально весь изрезан. В последний съемочный день в экспедиции он потерял сознание, пришлось вызвать «скорую».
Уже после смерти Игоря было много разговоров о мистике, дескать, не стоило убивать мушкетеров в этой картине. И мистика действительно была, но связана она совсем с другим.
Продюсер фильма Олег Чамин, когда давал мне сумасшедшие деньги на этот проект, сказал: «Не думай о возврате. Мне не нужны деньги, мне нужен этот фильм. Я хочу, чтобы он был снят, пока все живы и здоровы». И он оказался прав: этот фильм уже не снимет никто, потому что нет Игоря…»
«БЫЛ МЯГКИМ, ТРОГАТЕЛЬНЫМ И БЕЗЗАЩИТНЫМ»
Народный артист РСФСР Михаил Боярский:
«Вся наша пятерка – четыре мушкетера и Владимир Яковлевич Балон, игравший нашего злейшего врага де Жюссака, были неразлучны, как пять пальцев на руке. Больше всего мы тогда были похожи на лихую шайку разбойников из мультфильма «Бременские музыканты» — «Не желаем жить, эх, по-другому!».
Мы были веселыми, иногда подвыпившими, разухабистыми, но, в общем, добрыми, смешными и безобидными. И по-другому жить действительно не желали.
И Игорь был самым тихим из нас. Принимал участие во всех наших проказах, но при этом находился будто немного в стороне. Поэтому наш смех и безобидные издевательства чаще всего были направлены на него. Была в нем порода, красота, благородство, изящество. Старыгин не был спортивным, как сейчас модно, тем не менее мужественности у него не отнять.
Помню, он играл белогвардейского офицера в спектакле «Сорок первый», вот это была на 100 процентов его роль, настоящий дворянин — белая кость, голубая кровь. Присутствовала в нем даже какая-то аристократическая надменность.
Хотя мы знали, что это обманчивое впечатление: на самом деле Старыгин был мягким, трогательным и беззащитным. А все свои любовные победы он, как и настоящий Арамис, всегда держал в секрете. Игорь еще тот тихарила!
В последнее время мы виделись нечасто. Вдоволь мы пообщались только на съемках последних «Мушкетеров». Из-за желания побыть вместе мы и согласились сниматься в этой картине с заведомо несовершенным сценарием. А теперь, после ухода Игоря, вместе уже никогда не соберемся.
В последний раз я его видел за несколько дней до смерти, в больнице. Врачи долго совещались: принесет мой приход пользу или, наоборот, станет стрессом, но потом все-таки пустили. Не уверен, что Игорь меня узнал, — он находился в коме.
Но я говорил с ним, пытался наладить контакт жестами, называл какие-то буквы и пытался по дрожанию ресниц понять, слышит ли он меня. И, в конце концов, попросил: «Игорь, если ты меня слышишь, дай знать». И тут случилось то, о чем я до сих пор не могу говорить без волнения: он пожал мне руку, и я увидел, как по его щеке катится слеза…»
*
