Почему Израиль отторг Валентина Никулина? Талантливый актер рассчитывал на достойные роли в театре, концерты, выступления на телевидении и радио. Но фактически бежал оттуда в чем был, так и не прижившись.
«Но ты, Валя, ты? Человек абсолютно московский, арбатский, переделкинский. Как это могло случиться с тобой?»
11 февраля 1991 года. Разгар войны в Персидском заливе. Журналистка Инна Стессель вместе с семьей при звуках сирены укрылась в комнате, кое-как приспособленной под убежище. Люди надели противогазы и включили радио в ожидании сообщений.
— Сквозь эфир, наполненный тревогой, вдруг прозвучал странно знакомый, нервно подрагивающий баритон…
Узнала почти мгновенно: Валентин Никулин! — вспоминала Инна. — Между тем артист возбужденно рассказывал: намерен поселиться в Иерусалиме, бесконечно тронут радостными приветствиями соотечественников и горд, что разделит с Израилем испытания трудного времени…
Ведущий назойливо допытывался: почувствовал ли Никулин, ступив на израильскую землю, что здесь его родина? Тот отвечал что-то возвышенное и невнятное…
В феврале 1991-го Никулину было 58 лет. Много это или нормально для того, чтобы резко поменять страну, круг общения, а главное — освоить чужую театральную сцену? Валентин считал, что у него все получится. Тем более, что сразу по приезду он подлечился.
— Израильские врачи, спасибо им, можно сказать, оживили меня из мертвых, как библейского Лазаря, — радовался актер. — Сделали операцию на сердце — пошел нормальный кровоток, появился цвет лица. Да, я благодарю эту землю за то, что я жив.
А ведь в Москве он служил в одном из лучших театров страны «Современнике». Олег Ефремов называл Валентина одним из лучших актеров труппы.
— В театре действительно не понимали, почему я уехал. Я не хочу бросить никакой тени, но вот, например, отъезд Миши Козакова пытались как-то объяснить: нужно кормить семью. «Но ты, Валя, ты? Человек абсолютно московский, арбатский, переделкинский. Как это могло случиться с тобой?» Вот случилось как-то. Я, вероятно, был не столько даже очарован этой безумной идеей, сколько находился в состоянии наркоза. И он начал отходить очень быстро, еще в самолете, — делился Никулин.
Неудивительно, что коллеги Никулина не поняли, зачем он отправился в Израиль, обрубив все концы (продал отличную московскую квартиру). Ведь актер действительно был русским актером, хоть и евреем по национальности.
«Ты едешь в не очень подходящее для нашей профессии место»
Валентин Никулин родился на Арбате, недалеко от Собачьей площадки — легендарного места старой Москвы — и прожил там больше 30 лет.
— Собачья площадка — это мир не от мира сего, как ее называли завсегдатаи. Рядом — Дом вахтанговцев, Вахтанговское училище, Оперная студия Консерватории. Пониже — дом Скрябина, куда приходил Владимир Софроницкий и за зашторенными окнами играл музыку хозяина дома на его инструменте, — рассказывал писатель Надир Сафиев. — Вы понимаете, здесь была какая-то особая сфера существования — артист уважал дворника, дворник — артиста, и они были друг для друга просто соседями.
Он вырос в творческой семье: мать Евгения Брук-Никулина была музыкантом, отец Юрий Никулин — драматургом, а дядя Лев Никулин — писателем. Но после школы Валентин поступил на юридический факультет МГУ, учился там в одно время с Михаилом Горбачевым (тот на пару курсов старше) и получил диплом.
Столько сил было затрачено на учебу, а Валентин затосковал: душа не лежала к работе юристом. Мать посоветовала не переживать, а идти учиться на актера. Так с ее подачи он поступил в Школу-студию Немировича-Данченко при МХАТ и быстро загорелся театром и кино.
Никулин вспоминал, как ему было сложно — он был «стариком» среди молодежи. Зато будущий актер восхищался преподавателями — его педагогом был Павел Массальский, он наблюдал, как играют Михаил Яншин, Алексей Грибов, Марк Прудкин.
На последнем курсе Олег Ефремов позвал Валентина в «Современник». Никулин со временем стал одним из самых востребованных актеров театра — сниматься в кино было некогда. И все же в 60-х он появился в двух запоминающихся ролях, сыграв доктора Гаспара в сказке Алексея Баталова «Три толстяка» и Смердякова в фильме Ивана Пырьева «Братья Карамазовы».
В кино он играл в основном роли второго плана, но делал это талантливо и вроде бы не обижался на то, что не стал настоящей кинозвездой.
Валентин Никулин работал у Михаила Ромма в картине «Девять дней одного года», у Георгия Данелии в фильме «Путь к причалу». Он играл кардинала Ришелье в ленте «Капитан Фракас», Гварнери в детективе «Визит к Минотавру» и пастора в «Визите старой дамы» Михаила Козакова.
Кроме того, он выступал на эстраде с душевными песнями: «Ты припомни, Россия», «Людей неинтересных в мире нет» (и еще рядом песен на стихи Евтушенко), «Бери шинель, пошли домой» и многими другими.
Валентин дружил с Булатом Окуджавой, Юрием Левитанским и Александром Володиным, общался в Переделкине с Арсением Тарковским.
Никулин часто вспоминал, как Вячеслав Тихонов отнес его к элите:
— Я ему говорю как-то: «Слава, посмотри какой ты — ну на весь мир, абсолютно…». А он в ответ: «Милый мой, я знаменит, так сказать, для народа. Ты же знаменит в определенном, элитарном слое…» Он считает, видимо, что это важнее…
Это еще вопрос, что Тихонов считал более важным. Кажется, он просто тактично утешил коллегу. Но в любом случае, Валентин Никулин актером был довольно узнаваемым и прочно стоял на ногах в профессии.
— Наши актеры всегда подтрунивали над ним, хотя, может быть, немного завидовали его популярности. Конечно, он выпивал и был несколько странен, но — талантлив, популярен и очень любил, когда его узнавали, восхищались им, и даже немножко подыгрывал. Я вспоминаю, что женщины аплодировали ему бесконечно, — рассказывала актриса Людмила Иванова.
У него не было своих детей, и когда я говорила: «Валюнь, пора!», он отвечал: «Посмотри на меня. Ты видишь, какой я некрасивый, какие у меня жуткие зубы? А вешу я всего сорок четыре килограмма — какие у меня будут дети?» Но зато Никулин воспитывал чужих детей: он трижды был женат на женщинах с детьми.
Людмила вспоминала, как однажды пришла в гости к Никулину с супругой. Та посетовала, что в доме нет ничего съестного. Комапния бросилась вниз в магазин, который уже закрывался. Дверь в магазине была стеклянная. Никулин достал журнал, где на обложке был его портрет в роли Смердякова, и приложил к стеклу. Набежали продавщицы, ахнули и открыли дверь.
— Очень полная продавщица из мясного отдела воскликнула: «Какой же ты худенький!» Он с гордостью ответил: «Сорок четыре килограмма». Она повела его куда-то в глубь магазина: «Идем, накормлю ветчинкой!», — смеялась Иванова.
«Я вдруг повис. Меня подвесили…»
В 1990-м актер получил звание народного артиста, а 1991-м поддался на уговоры своей супруги Анны, второго режиссера на «Мосфильме» — и всей семьей они уехали.
— Я, как еврей, эмигрировал в Израиль, — рассказывал Валентин. — Окуджава был последний человек, с которым я прощался. Это было в Переделкине, в январе 91-го года. Он сказал: «Ты едешь в не очень подходящее для нашей профессии место». Конечно, литератор, поэт, актер — это почти невозможно. Инженер, медик может, может строитель, бухгалтер. Писатель, актер не может выразить свою модель мироздания, потому что его предмет — собственно язык.
И язык, в случае Никулина — русский. А в Израиле его никто в русском театре не ждал. Пришлось зубрить роль на иврите, которого он, естественно, не знал.
— Я, как и Миша Козаков, сыграл большую роль, он в Камерном, я в «Габиме», национальном театре, на иврите в пьесе «Зимний праздник». В этом нет ничего невероятного, я обязан этим своей маме, своему музыкальному слуху. Приходили почтенные израильтянки и не верили, что я — олим второго года, говорили, что я рожден с ивритом, — утверждал Валентин. — Мише было, конечно, труднее. Играть Бориса Алексеевича Тригорина на иврите! Боже мой! Это безумие, просто безумие!
Никулин пытался делать что-то самостоятельно: ездил по стране с моноспектаклями «Мое поколение» и «Монолог». Читал текст за кадром в кинопроекте об истории Израиля «Наследие». Работал в Культурном центре Михаила Козакова, готовясь сыграть с ним в пьесе «Возможная встреча, или Ужин в четыре руки».
Насыщенно? Нет, это не шло ни в какое сравнение с приятной актеру загруженностью в прошлом.
— Мы привыкли, чтобы актер каждый вечер встречался с публикой, с дыханием зала. Я был среди тех театральных актеров, которые все время снимались.
Если не съемка, значит, только что закончил, значит я озвучиваю, а если не озвучиваю, то иду на улицу Качалова, в Дом звукозаписи, в свою картотеку на букву «Н», там есть золотой фонд, и что-то пишу, или я иду на телевидение, или я выступаю. Да, конечно, я испугался, закончилась роль в «Габиме», я испугался. Это было очень непривычно, очень. Я вдруг повис. Меня подвесили…
Все чаще в разговорах со знакомыми и коллегами он грустил и говорил о России.
— Кстати, я и не прощался. Я не знаю, может, меня исключили из творческого союза, потому что я не платил взносы, но я оставил свой членский билет, его положили в сейф и сказали: «Вы наш». Вы просто едете. И мы не прощаемся. Посмотрим, — рассуждал актер.
А ведь Галина Волчек ему прямо и откровенно дала понять Никулину, чтобы он рассчитывал на ее поддержку.
— Когда я его провожала, то сказала: «Я тебе желаю только одного, если у тебя возникнут какие-то сомнения или тебе будет там не очень хорошо, не бойся признаться себе и другим в своей ошибке, не бойся вернуться, мы тебя всегда поймем», — рассказывала Волчек.
Его жена с падчерицей устроились неплохо. А Никулин спустя 7 лет, в 1998-м, вернулся: «Они там все более-менее ничего, лишь я один: ни-че-го!»
— 8 мая 1998 года я прилетел в Москву по каким-то практическим делам. Желание вернуться внутри меня уже созрело. Но произнесено это было уже здесь — я остаюсь. И остался буквально в чем был — с незатейливым летним гардеробом, — улыбался Валентин.
Жена его не поняла — развелись. Вернувшись, Никулин сам себя наградил шутливым званием «дважды еврей Советского Союза». Жить было негде, однако все как-то устроилось. Появились и новая квартира, и новая жена — редактор Марина, с которой актер познакомился на радио, записывая спектакль.
— Когда я вернулся, к счастью, меня, как оказалось, не успели забыть и как актера, и как человека. Приглашали выступать на вечерах в Доме кино от Гильдии актеров, на радио. Приглашали время от времени сниматься в кино, в телесериалах, — рассказывал Никулин.
Во МХАТе ему предложили репетировать пьесу под названием «Интимные наблюдения». Эту весьма сомнительную вещь написал психотерапевт из Барнаула. Олег Ефремов, приглашая Никулина на роль, прокомментировал его первую предстоящую после эмиграции работу не лучшим образом:
— «Киндинов отказался, Мягков отказался, Славочка Любшин отказался…» Пьеса с тараканами… Один я согласился, — вспоминал потом Никулин.
Зато Волчек оформила его по договору в «Современник», и актер блестяще играл Чебутыкина в «Трех сестрах».
К несчастью, актера подвело здоровье. У него обнаружили остеопороз и болезнь нарушила все планы — вылечиться так и не удалось. Никита Михалков выделил на лечение актера 40 тыс. руб. Но за год до смерти у Валентина отнялись ноги из-за того, что врачи по ошибке вкололи ему слишком большую дозу лекарства.
— Ноги у мужа парализованы, большие проблемы со здоровьем в целом, плохо работает сердце, нарушено мозговое кровообращение. Валентин Юрьевич лежал в больницах и от мэрии, и от Дома кино. Но и там плохо относятся к старикам. Даже заслуженным, — сетовала супруга актера.
Валентин Никулин скончался 6 августа 2005 года на 74-м году жизни.
— Я только теперь, оборачиваясь назад, понимаю, что тратился совершенно без огляда, — говорил актер незадолго до смерти. — Без какой-то расчетливой бережливости по отношению к себе. Вообще недооценивал, что годы бегут быстро. Как это все промелькнуло, невероятно совершенно! Замечательно сказано у Давида Cамойлова:
О, как я поздно понял,
зачем я существую,
Зачем гоняет сердце
по жилам кровь живую.
И что порой напрасно
давал страстям улечься.
И что нельзя беречься,
и что нельзя беречься.
