«Я влюбилась», — честно сказала Марианна, стоя у входной двери. Борис Хмельницкий, оглушенный этой фразой, смог выдавить из себя только одно: «Оставь мне дочь». Вертинская, не колеблясь ни секунды, бросила в ответ: «Оставлю…».
Так рухнул мир человека, который ждал свою любовь пятнадцать лет, добился её, а через год с небольшим потерял навсегда. Хмельницкий получил то, о чем молил — дочь, — но лишился женщины, которую, кажется, так и не смог разлюбить до самого конца своей жизни.
Эта история началась задолго до рокового разговора в коридоре. Будущие супруги познакомились ещё студентами в Щукинском училище, но близко они не общались. Марианна Вертинская, или просто Маша, как её все звали с легкой руки Андрея Кончаловского, была звездой училища. Рыжеволосая, с глазами цвета неба, актриса врывалась в аудиторию, и казалось, что всходило солнце.
Не зря её знаменитый отец, шансонье Александр Вертинский, называл дочурку «солнцем в консервной банке». Вокруг молодой актрисы всегда вился рой поклонников, и каких! Тарковский, Кончаловский, Рерберг — лучшие мужчины эпохи были у её ног. Вертинская жила бурной, яркой жизнью, успела выйти замуж за архитектора Илью Былинкина и родить дочь Сашу.
А Борис Хмельницкий, приехавший в Москву из Львова, просто смотрел на неё со стороны. Актер был красив, популярен у женщин, крутил многочисленные романы и однажды даже чуть не женился на актрисе Люсе Шляхтур, той самой модистке из «Места встречи…». Но помолвка закончилась фарсом: невеста опоздала на три часа, забрала подарки и сбежала из под венца.
Юрий Любимов, глава Таганки, тогда лишь горько усмехнулся: «Хорошую невесту себе Бэмби выбрал!». Бэмби — такое прозвище Хмельницкий получил за свой мягкий и неконфликтный характер. Артист легко менял поклонниц, порой не мог вспомнить их имен, но в сердце его всегда жила только одна — недосягаемая Марианна. Он любил её безнадежно, молча и преданно.
Прошло почти пятнадцать лет после выпуска из Щуки. Хмельницкий стал актёром Театра на Таганке, Вертинская — прима Вахтанговского. У каждого была своя жизнь, свои романы. Но однажды телефонный звонок все изменил. Звонила Марианна. Актриса была в отчаянии и просила Хмельницкого о помощи. К тому времени она уже два года жила с гениальным оператором Георгием Рербергом.
Это были страшные отношения, полные африканской страсти и такой же испепеляющей ревности. Рерберг, снявший «Зеркало» и «Дворянское гнездо», вел себя как деспот. Оператор запрещал ей работать, пил и таскал домой собутыльников, а главное — безумно ревновал. Марианна ходила с синяками, боялась заговорить на улице со знакомыми.
Финальной точкой отношений стала поездка в машине, когда взбешенный ревнивец, разогнавшись до предела, прорычал, что больше всего на свете хочет вместе с ней врезаться в стену. Марианна поняла, что этот человек рано или поздно её действительно убьёт. И вот именно тогда Марианна позвонила Боре. Человеку, с которым она толком не общалась, но в котором была уверена на сто процентов.
Хмельницкий стал её спасителем. Неделю он встречал Марианну после спектаклей, увозил от разъяренного Рерберга, возил по квартирникам, чтобы отвлечь. Наконец, они решились на полноценный побег. После очередного спектакля Борис ждал Марианну с друзьями у служебного входа.
Актриса выскользнула из театра и прыгнула в машину, пока ревнивый Гоша караулил её совсем в другом месте. Несколько дней она пряталась в квартире Хмельницкого, плакала, а он был рядом и утешал её. И, как говорится, «доутешался». Марианна забеременела, а вскоре стала его женой.
Для Хмельницкого это было вершиной счастья. В тридцать семь лет он впервые женился, да ещё и на женщине, которую боготворил столько лет. Актер был романтиком и мечтал о семье, как у его родителей, которые, встретившись после войны, прошли рука об руку всю жизнь, сменив десятки городов.
Его отец был военным, а мать — идеальной офицерской женой, готовой в любой момент сорваться на другой конец страны, бросив всё. Она жила интересами мужа, будь то бильярд или охота. Именно такую женщину, преданную и растворенную в семье, Борис хотел видеть рядом с собой. Но он просчитался.
Марианна была соткана совсем из другой материи. Её стихией были шумные компании, рестораны, поклонники — жизнь как непрерывный фейерверк. Актриса не собиралась менять эту круговерть на пеленки и борщи. Она влюблялась и уходила, мучила и мучилась сама.
Борису нужно было принять жену такой, какая она есть, но актер наивно верил, что его огромной любви хватит на двоих. Он с гордостью говорил коллегам в театре: «Я домой, к своей жене», и искренне удивлялся, когда артисты называли его «подкаблучником».
Отношения Хмельницкого и Вертинской закончились так же стремительно, как и начались. Когда их общей дочке Даше было около полутора лет, Марианна попросила отпустить её отдохнуть в Ялту. Она устала нянчиться с двумя детьми.
А из отпуска вернулась уже другой. Там у неё вспыхнул роман с югославом, который был на девять лет младше. И Вертинская честно во всем призналась. Тот самый разговор в коридоре, упомянутый в самом начале статьи, поставил точку в их браке.
Хмельницкий не стал её удерживать. Слова «я влюбилась» были для него окончательным приговором. Насильно мил не будешь.
Развод прошел мирно. Борис отдал жене их двухкомнатную квартиру на Масловке, а дочка Даша осталась с ним. Сначала Хмельницкий с дочкой поселился в квартире сестры, а потом перебрался в квартиру родителей.
Так начался главный жизненный период актера — отцовство. Он обожал Дашу, в которой видел продолжение своей любви к Марианне. Он готовил ей завтраки, возил в школу, выполнял любой каприз. Однажды Борис Хмельницкий сорвал спектакль, потому что прямо перед выступлением ему позвонила дочь и попросила забрать её и довезти до дома.
Актер тут же выбежал из театра, сел в машину и помчался к ней. Для него не существовало ничего важнее просьбы дочери. Он любил её до умопомрачения, и эта любовь, казалось, компенсировала девочке отсутствие матери.
Но рана в душе ребенка всё равно осталась. Однажды сестра Хмельницкого везла четырехлетнюю Дашу в машине. Проезжая мимо дома, где жила Марианна, девочка тихо сказала: «Я знаю, что мама меня бросила. Но я её все равно люблю». Женщина за рулем от слез чуть не врезалась в столб.
Сам Борис никогда не сказал о Марианне ни одного дурного слова. Для него она всегда была самой красивой и талантливой женщиной. Он нежно называл бывшую жену «Машенька» и пресекал любые попытки говорить о ней плохо. Однажды в ресторане Дома кино дама, которая ему нравилась, начала было сплетничать: «Мне тут рассказали, что Марианна Вертинская…».
Хмельницкий тут же оборвал её на полуслове: «Стоп! А вот таких разговоров не будет!». Встал из-за стола и ушёл. На этом отношения закончились, не успев начаться. Спустя годы на вопрос, любит ли он Марианну, артист отвечал «Да нет…», но в интонации его голоса близкие слышали совсем другое.
Хмельницкий был Робин Гудом не только на экране. Этот благородный рыцарь помогал всем — от местных бездомных, которым каждое утро выносил бутерброды, до застрявшего на подмосковной трассе священника с детьми, к которому сорвался среди ночи по звонку сестры. Артист не ходил по головам ради ролей, не выпрашивал гонорары, и никогда не предавал — ни самого себя, ни кого-либо другого.
После развода у него были и другие женщины, и даже короткий, на полтора месяца, брак с психологом Ириной. Но он закончился, как только та предложила отправить дочку Дашу жить отдельно, чтобы освободить место для её сына. «Я детей на жен не меняю!» — отрезал Хмельницкий и выпроводил жену за дверь вместе со всеми вещами.
Хмельницкий смог остаться для Марианны другом. Иногда они встречались в общих компаниях, отмечали дни рождения дочери. И сестра Бориса ловила его взгляд, устремленный на бывшую жену, — взгляд, в котором даже спустя десятилетия читалась нежность. Он был счастлив, что именно эта женщина подарила ему, как он сам говорил, «единственный Божий дар» — дочь Дашу.
Борис Хмельницкий уходил из жизни у себя дома, в окружении самых близких женщин. Рядом были и Марианна со своей сестрой Настей. Он лежал с закрытыми глазами, и вдруг пошевелил двумя пальцами. Сестра догадалась: «Сигарету хочешь?».
Достала, зажгла и поднесла к его рту. Актер затянулся, и с выражением блаженства на лице тихо ушел. Уже после его смерти Марианна призналась, что сожалеет о расставании, и что они могли бы прожить остаток жизни очень счастливо. Но было уже поздно.
История любви Хмельницкого осталась запечатленной в романсе на стихи Апухтина, который он часто исполнял на концертах. Каждая строчка звучала как исповедь: «Мне не жаль, что когда-то я жил без любви, но мне жаль, что я мало любил!».
