— Ты не посмеешь! — кричал рогоносец. — Я не заслужил такого, прекрати играть в эту странную игру. Мы созданы друг для друга!
— Зря ты в режиссуру подался, сцена по тебе плачет… — усмехнулась жена. — Ладно, пошла я, мне переживания сейчас вредны, о ребенке думать надо. Подам на развод — позвоню.
И она ушла. Он опустился на пол у стены и разрыдался.
— Грешна была, очень грешна, — вздыхала Екатерина Васильева. — В молодости трудно избежать соблазнов, а мудрого человека, который остановил бы, предостерег, рядом не оказалось. Скольких бы пороков избежала, водку бы не пила, матом не крыла, боль близким не приносила. Я, грешница, мужа предавала, изменяла, а он простил… Но я опять не устояла!
Дела давно минувших дней актриса вспоминает с ужасом, раскаивается и надеется вымолить у Бога прощение. Но тогда ее словно бесы подталкивали ко всяким, как она говорит, непотребствам.
«Девица несомненно способная, но с никакими внешними данными — уж так отчаянно некрасива, страшнее Раневской. Но та-то — Раневская!»
Родители Екатерины расстались, когда ей было 12, а младшему брату Антону — четыре года.
— Мы жили богато: дача, машина с шофером, большая квартира с домработницей. С уходом папы началась совсем другая жизнь, — вспоминала Васильева. — Квартиру разменяли, мы с мамой и братом оказались в коммуналке.
И это была… ох… очень резкая перемена… Мама вскоре заболела. А я повзрослела, стала в семье старшей. Конечно, мы общались с папой, связь не прекращалась. И маму он любил, все не так просто… Но родители уже не были для меня авторитетами, не имели влияния. С 12 лет я никого не слушалась!
После окончания школы в 1962 году девушка подала документы во ВГИК и легко поступила, пройдя все три тура.
— Я сама себе была хозяйкой, что и привело ко многим печальным последствиям, в том числе к поступлению во ВГИК, — сокрушалась Екатерина спустя годы. — Еще в школе, в девятом-десятом классах, мы уже прилично выпивали, это считалось шиком, нормой жизни.
И я пила наравне с мальчишками, материлась и травила анекдоты. Ко времени поступления во ВГИК я была уже как бы готовенько-развращённой.
Туда же поступил и Сергей Соловьев, будущий режиссер фильмов «Сто дней после детства», «Асса», «Мелодии белой ночи», «Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви», «Анна Каренина».
— Михаил Ильич Ромм набрал наш вгиковский курс 1962 года почти сплошь из мужиков — внушительных, мордатых, битых жизнью, с желваками, с сизыми от давнего бритья, частью уже склеротическими щеками.
Потому мне, шестнадцатилетнему розовощекому отроку из Ленинграда, поначалу страшновато было оказаться в сумеречных вгиковских коридорах среди мрачной мужицкой толпы с полууголовным отливом сурового криминального дна необъятной советской родины, — иронизировал Сергей.
С таким составом курса было сложно ставить разнообразные учебные отрывки из спектаклей, и Ромм набрал еще одну параллельную актерскую мастерскую.
Когда «розовощекий отрок» Соловьев увидел одну из новеньких, он ахнул.
— Я заорал: «Ай-яй! Ка-ка-я!..» Катя была очень юная, очень высокая, очень стройная, очень рыжая, с челкой, сигаретой «Шипка» в зубах и с гениальной, абсолютной, дотоле мной в женщинах не виданной внутренней свободой.
Она была свободна во всем, этого даже проявлять не требовалось. Ей достаточно было войти в комнату или даже просто сидеть, как становилось ясно, что перед тобой совершенно раскрепощенный, изначально свободный человек, — восхищался Сергей.
Катя своим появлением во ВГИКе отрицала бытующее мнение, что в актрисы берут только красивых.
— «Девица несомненно способная, но с никакими внешними данными — уж так отчаянно некрасива, страшнее Раневской. Но та-то — Раневская!» — с удивлением случайно подслушал я перешептывания педагогов с актерской кафедры, — рассказывал Сергей.
«Она сидела на подоконнике, свесив ноги во двор, рыжая, длинная, необыкновенно красивая…»
Однако девушка произвела на него неизгладимое впечатление с первого же взгляда, и он день за днем убеждался в ее необыкновенной уникальности, пытаясь позже объяснить, что же в ней было такого цепляющего.
— Красавицей Катю язык как-то не поворачивался назвать. Но не оттого, конечно, что она и впрямь была некрасивой. Просто с самого начала юности, во всяком случае с момента, когда я ее впервые увидел, она была как бы значительнее и прекраснее, чем просто красивая, или там хорошенькая, или там славненькая девочка… — говорил Соловьев.
Будущего режиссера тянуло к некрасивой красавице (да, так двойственно он ее воспринимал), как магнитом.
— При всей своей катастрофической, на грани уродства некрасивости, огромности черт и фигуры она была, отвечаю за свои слова, женщиной неслыханной, ослепительной, победительной юной красоты… Одно ее присутствие в Москве вызывало во мне какой-то энергетический прилив. В башке шумело, роились мысли, я фонтанировал идеями, — вспоминал Сергей.
Однако он и намекнуть боялся такой неотразимой девушке на свои чувства. Дорожил тем, что они дружески общаются. На каникулы Сергей поехал домой в Ленинград. Вдруг раздался телефонный звонок.
— Катя, ты здесь откуда?
— Я на Суворовском проспекте, рядом с тобой. Можно приду в гости?
Екатерина пришла, а Соловьев, обнаружив, что угостить девушку нечем, помчался в магазин за нехитрым угощением. Купил колбасы, хлеба, конфет…
— Возвращаясь назад, вдруг почувствовал, что во дворе что-то изменилось. Задрав голову вверх, я увидел в своем окне на шестом этаже Катю. Она сидела на подоконнике, свесив ноги во двор, рыжая, длинная, необыкновенно красивая…
И сейчас бы, думаю, меня такое сразило, а тогда показалось: с моим домом, да и со всей моей жизнью стряслось нечто невероятное. Прежде из этого окна я слышал мамин голос: «Сережа, иди есть!» или: «Сережа, лови, я бросаю тебе варежки!»
И вдруг в этом самом окне, из которого кричали всякие бессмысленные глупости мне и кому-то другие глупости кричал я сам, сидит чудесной красоты женщина, покачивая свешенными во двор ногами…» — так поэтично описывал режиссер свою любовь к талантливой студентке.
Соловьев дружил с Эдуардом Володарским, который мечтал обзавестись семьей. Выйти за него замуж он предлагал не одной симпатичной студентке, но те лишь отмахивались от Эдика. Летом 1965-го дошла очередь и до Васильевой.
— Кать, выходи за меня!
— Эдик, ты что, сбрендил, что ли? Что ты мелешь? — тоже отмахнулась от Володарского Екатерина.
— Да нет, я серьезно. Мы, Катюха, так заживем!
— Отстань, хватит глупостей!
— Тогда выходи за Сережу, — неожиданно брякнул Эдик. — Сережка, я чувствую, в тебя влюблен. Пошла бы за него замуж?
Катя подумала и сказала:
— Пожалуй, да.
В это время Сергей был в Ленинграде. Не дожидаясь его возвращения, они пошли к Катиной маме. Эдик сказал:
— Катя выходит замуж за Сережу. Это замечательный парень, мой друг…
Мать всплеснула руками…
— Олимпиада Витальевна, Катина мама, моя будущая теща, которой сильно поднадоели компании и гулянки дочери, внезапно с готовностью согласилась, — рассказывал Соловьев. — Я и не подозревал обо всем этом, как вдруг у меня в Ленинграде раздался звонок, и плачущая Олимпиада Витальевна сказала: «Сережа, я так рада!
Ребята мне все сказали». Короче говоря, через два дня я вернулся в Москву и с Ленинградского вокзала поехал не в общежитие, как обычно, а домой к Кате.
Екатерина и Сергей, которым было 20 и 21, зарегистрировали брак и началась у них семейная жизнь.
В 1969 году, сразу после окончания ВГИКа, Соловьев снял свой первый полнометражный фильм «Семейное счастье» по Чехову (фильм состоял из трех новелл, две из которых принадлежали Соловьеву), и главную женскую роль в нем исполнила, естественно, супруга дебютанта. Год спустя Соловьев экранизировал пьесу М. Горького «Егор Булычов и другие», где опять одну из ролей сыграла Васильева.
Они прожили вместе 7 лет, о чем спустя годы вспоминали с теплотой. Поначалу жили дружно и весело, привечая компании друзей.
— До ВГИКа я вообще не брал в рот спиртного, а там, конечно, гулял. Из Ленинграда я привез подшивку редкого журнала, который издавал сам Мейерхольд, и мы с Катей пропили всю подшивку номер за номером! — смеялся Соловьев. — После института работала только Катя, ее сразу взяли в театр Ермоловой. Она получала 75 рублей, 45 отдавали за съемную квартиру. Мы почти нищенствовали!
Но их скудность средств не смущала. Выкроили денег на дорогую печатную машинку, и Сергей писал сценарии к будущим шедеврам, а Катя в него верила.
— Катя и Сережа безумно любили друг друга, — рассказывал брат Екатерины Антон. — Он ее называл Катюньчиком, а она его — Сереней. Поэтому для нас с мамой стало полной неожиданностью, когда Катя променяла его на Геннадия Шпаликова.
«Спаси меня, Катя Васильева! О, жалкие эти слова»
— Весной 1969-го, — вспоминал Шпаликов, — запили мы как-то с Катькой и переспали по пьяни. Я же не знал, что произойдет дальше. А она взяла меня за жабры и повезла к Сереже каяться. «Мы, — говорит мужу, — согрешили!». Соловьев стал кататься по полу и кричать: «Катя, что ты наделала?»
Екатерина тогда ушла от мужа, а Шпаликова, сценариста, режиссера и поэта, привела к маме.
— Сережа очень переживал, — вспоминал брат Васильевой Антон. — А наша мама вообще в обморок упала, когда Катя привела Шпаликова: «Это мой новый муж». Он же на ногах не стоял. Но она быстро поняла, что Гена ей не подходит. Пил сильно. Однако не бросала его. Он сам ушел через полгода. А сестра вернулась к Соловьеву.
Сергей и Екатерина попытались склеить треснувшую чашку: Соловьев простил увлечение супруги. Но актрису тяготила жизнь без бурных страстей… Как-то после ссоры с мужем она встретилась с Никитой Михалковым в ресторане Дома литераторов.
Тот хотел помирить ее с Соловьевым, наставить, так сказать, на путь истинный. Екатерина кивала Никите, а сама глаз не сводила с симпатичного мужчины в кожаной куртке, сидевшего за соседним столиком с Олегом Ефремовым м Аллой Покровской, женой Ефремова.
— Никита мне два часа втолковывал, как я должна вести себя с Сережей. Сережа был талантливый, его все любили, а я мучила, — вспоминала актриса. — Никита мне поставил ультиматум, и я дала честное пионерское, что больше так не буду.
И когда уходили из ЦДЛ, он все тянул меня за руку: уйдем вместе. Я говорю: «Я ухожу, ну что ты, в самом деле, видишь, стоят люди, надо же попрощаться». Он ушел. А мы поехали сначала к Олегу Ефремову, потом — в ночной ресторан во Внуково…
Мужчиной в куртке был драматург Михаил Рощин. Встречались тайком, так как Васильева и супругу, и Михалкову обещала вести себя хорошо. В итоге в 1973 году Екатерина объявила Сергею, что беременна… от Рощина. Собрала вещи и была такова. Вскоре на свет появился единственный ребенок актрисы, сын Дмитрий.
Тогда же Геннадий Шпаликов написал стихотворение, посвященное Екатерине.
Спаси меня, Катя Васильева!
О, жалкие эти слова.
А ты молодая, красивая —
Конец мне, конец, ты права.
…Но пусто на сердце и сухо.
Прости меня, Катя, привет.
Уж лучше была бы ты (…),
Но ты, к сожалению, нет.
Через год после тех событий Шпаликов покончил с собой. Ему было всего 37…
Жизнь Васильевой со вторым супругом оказалась нелегкой.
— Я выросла на этой дрянной эмансипации, которая погубила столько народу. Мы не просто ссорились. Мы разводились. Снова сходились. Во всех ситуациях виновата женщина. Я бы все делала по-другому, если б кто-нибудь научил.
Я человек послушный, как выяснилось, и все умеющий делать. А тогда была уверена, что самая главная и что все должно крутиться вокруг меня, — вздыхала Васильева. — Нормальная женщина должна была бы заниматься не карьерой, а мужем, ребенком. Но я тогда думала иначе…
Брак продержался пять лет. Михаил потом обвинял бывшую в том, что она иногда запивала так, что приходилось лечить у наркологов, а та его — в изменах. Драматург, впрочем, соглашался: ну да, как-то раз застукала его жена с домработницей… По словам Рощина, после этого Васильева развелась с ним, оставив ему на несколько лет сына Митю.
Актриса ушла к поэту Дмитрию Виноградову. Жить было негде, ютились в полуподвальной комнате в общежитии МХАТа. В середине 80-х у Васильевой все рухнуло. Она рассталась с Виноградовым, ее перестала удовлетворять карьера. Васильева была на грани самоубийства и вполне могла наложить на себя руки, если бы не сын. А потом в ее жизнь вошла религия.
— Я пошла креститься. Понимала, что без чуда не выкарабкаюсь. Мне было стыдно, что я иду с корыстью. Я словно шла просить милостыню. Потом батюшка объяснил, что на самом деле этот первый шаг — очень важный.
Шаг смирения, первый удар по гордыне. У меня ведь была непомерная гордыня. Ни с кем не советовалась, никого не слушала. Делала что хотела. И, конечно, сделала не-пра-виль-но… Если б можно было вернуться назад — изменила бы все. Совсем не устраивает меня та жизнь, которую прожила, — признает 79-летняя актриса.
Но время вспять не повернешь…
Сейчас актриса ведет закрытый образ жизни. В 2021 году звезда советского кино, народная артистка РСФСР Екатерина Васильева окончательно ушла из профессии. Теперь она мать Василиса — инокиня женского монастыря Зосимова пустынь. Звезда призналась, что в миру ей делать нечего.
— Люди, которые уходят на пенсию, они могут там готовить хорошо, быть хорошими бабушками, у меня ничего такого не было, ничего за спиной, кроме умения дрыгать ногами, — поделилась Васильева.
Из монастыря, по её словам, она выезжает редко и то по «больничным делам». Сын артистки тоже обратился к Богу, стал священником и многодетным отцом. Однако сына от звезды «Бедной Насти» Елены Кориковой ни он, ни Екатерина Васильева так и не признали.
