— Фууу. Это что же, теперь наши артисты будут перед зрителями… в таком виде появляться?- с возмущением заявила Фурцева, когда «Полосатый рейс» показали чиновникам
Но режиссер Владимир Фетин едва отстоял картину, указав, что смех — дело святое…
ТОКАРНЫЙ СТАНОК ВМЕСТО ШКОЛЬНОЙ ПАРТЫ
Евгений Леонов родился осенью 1926 года в Москве. Его отец, Павел Васильевич, конструировал самолеты в знаменитом Туполевском бюро. Мать, Анна Ильинична, целиком посвятила себя детям. У Жени был еще старший брат Коля.
Лето 41-го перевернуло жизнь Леоновых. Когда грянула война, Евгению едва исполнилось четырнадцать, Николаю — шестнадцать. Спустя месяц Павел Васильевич вернулся с завода позже обычного. Оставив у входа потрепанный портфель, отец позвал сыновей в комнату.
— На фронт ушли почти все, кто мог держать оружие, — сказал он, глядя на них. — Наш завод переходит на военные рельсы: пулеметы, узлы для «Катюш». Работы горы, а руки нужны. Вы уже не мальчишки… Выбор за вами.
Тишина в доме повисла тяжелым грузом. Николай первым поднял голову:
— Я готов.
Женя лишь кивнул, сжимая кулаки. Отец тяжело вздохнул. Он как никто знал, что детство для его сыновей закончилось. На следующее утро братья уже стояли у проходной завода, где вместо крылатых машин теперь рождалось оружие Победы.
Евгения определили учеником в шумный токарный цех, где вместо школьных учебников теперь были чертежи и штангенциркули. Удивительно, но уже через неделю мастер, склонившись над его первой самостоятельно выточенной деталью, одобрительно хмыкнул:
— Ладно, парень, видать, руки на месте.
Три военных года слились в единый ритм: грохот станков, смены по двенадцать часов, вечный голод. Семнадцатилетний паренек, пришедший на завод подростком, уже считался одним из лучших токарей цеха. Его детали никогда не браковали. Пальцы, привыкшие к точности движений, будто сами чувствовали металл.
Когда в 44-м объявили набор в приборостроительный техникум, Женя, не раздумывая, подал документы. Комиссия скептически переглянулась, увидев в ведомости всего семь классов образования. Но когда парень начал на собеседовании с ходу читать сложные чертежи, председатель лишь развел руками:
— Берем, берем…! Такие нам нужны.
РОЖДЕНИЕ АРТИСТА
Еще со школьных лет Леонов тянулся к сцене. Участвовал в спектаклях, читал стихи. Но в техникуме его скрытый талант раскрылся по-новому. Когда Женя выходил на импровизированную сцену актового зала и начинал читать рассказы Чехова или Зощенко, аудитория буквально взрывалась смехом.
Его мастерство перевоплощения было удивительным. Стоило парнишке изменить голос и выражение лица, и перед зрителями оживали то застенчивый ухажер, пытающийся объясниться в любви, то важный бюрократ, запутавшийся в собственных указаниях.
— Да из тебя Леонов — артист хоть куда! — вытирая слезы от смеха, то и дело повторяли преподаватели.
Несмотря на природную застенчивость, Леонов удивительным образом становился центром любой компании. В новом коллективе он поначалу держался скромно, присматривался. Но стоило ему раскрепоститься, как вокруг него мгновенно образовывался кружок слушателей.
НЕОЖИДАННЫЙ ПОВОРОТ
На втором курсе техникума судьба сделала Евгению подарок. Его дядя, занимавший высокое положение в Радиокомитете, однажды после семейного ужина небрежно бросил:
— В Экспериментальной студии при Большом театре идут вступительные. С твоими способностями грех не попробовать.
Парень отнесся к предложению без особого энтузиазма. Ведь никакой особой подготовки у него не было, только привычный набор из студенческих концертов.
Всю дорогу до театра он нервно теребил в кармане потрепанный сборник Чехова. А когда вошел в аудиторию и увидел комиссию, состоящую сплошь из известных актеров, совсем оробел. Ладони вмиг стали влажными, а во рту пересохло. Глубоко вдохнув, он поднял голову и ровным голосом начал читать.
— М-да…, — протянула седовласая актриса, когда он закончил. — И это все?
Леонов почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он не ожидал такого приема после оваций в техникуме.
— Нет, конечно, — неожиданно для себя бодро ответил он. — Есть еще кое-что…
В тот момент, когда комиссия уже готова была вежливо попрощаться с нескладным абитуриентом, Женя вдруг вспомнил строки Блока.
— Ну все, сейчас либо утону, либо выплыву, — мелькнуло у него в голове.
С неожиданной для себя решимостью он выпрямился и начал читать «В ресторане». Его голос, только что дрожавший от волнения, вдруг обрел бархатную глубину. Невысокий паренек в перешитом отцовском пиджаке (рукава все равно были чуть длинноваты) преобразился. В его глазах загорелись настоящие страсти.
Комиссия сначала фыркнула. Уж слишком контрастировал пафосный текст с комичной внешностью чтеца. Но уже через минуту смех стих. Педагоги переглядывались: этот «гадкий утенок» умудрялся передать всю боль неразделенной любви так, что по спине бежали мурашки.
Когда последняя строфа отзвучала, в зале повисла тишина. И вдруг раздался отрывистый хлопок, за ним второй. Это известный режиссер не удержался и начал аплодировать стоя.
— Вот это да! — покачал головой председатель комиссии. — Из вас, молодой человек, выйдет либо гениальный трагик, либо великолепный комик. А скорее всего, и то и другое.
ПЕРВЫЕ ШАГИ НА ТЕАТРАЛЬНЫХ ПОДМОСТКАХ
С того памятного прослушивания Леонов горел театром с неистовой страстью. Он оставался в студии до глубокой ночи, когда даже сторож начинал поглядывать на часы. В пустом зале при свете единственной рабочей лампы он репетировал сцены, примеряя на себя то трагические маски, то комедийные образы.
Его способность к перевоплощению поражала педагогов. Сегодня он вживался в роль шекспировского Гамлета, а завтра уже виртуозно изображал гоголевского Хлестакова.
Однокурсники часто заставали его в гримерке перед зеркалом. Он мог часами тренировать мимику, отрабатывая десятки вариантов улыбок — от легкой усмешки до открытого заразительного смеха.
— Леонов, ты что, себя в зеркале гипнотизируешь? — подшучивали над ним.
Но он лишь добродушно отмахивался, продолжая свое таинственное действо.
После получения диплома Леонов вместе с курсом попал в новоиспеченный театр Дзержинского района. Его дебют в спектакле «Ровесники» прошел незаметно. Скромного паренька в эпизодической роли мало кто запомнил. А через год судьба подкинула первое серьезное испытание: театр внезапно закрыли, оставив труппу на улице без гроша в кармане.
Казалось бы, удача улыбнулась, когда его приняли в Театр имени Станиславского. Но три долгих года Леонов маялся в массовке, безнадежно наблюдая, как главные роли достаются другим.
Все изменилось с приходом нового главного режиссера — мхатовского актера Михаила Яншина. После крохотной, но яркой роли Робинзона в «Бесприданнице» главреж неожиданно вызвал его к себе:
— Лариосика в «Днях Турбиных» сможешь сделать?
Леонов остолбенел. Эта роль — мечта любого молодого актера! В тот вечер он не сомкнул глаз, в сотый раз перечитывая любимую пьесу. И когда через неделю вышел на сцену в образе трогательного и нелепого Лариосика, даже бывалые театралы ахнули: перед ними был не начинающий актер, а готовый мастер.
ГОРЬКИЙ ВКУС СЛАВЫ
Спектакль стал его триумфом. Зал рыдал от смеха на каждом спектакле, коллеги завидовали шепотом, а театральные критики в рецензиях писали: «Яншин бы одобрил!». Но сам Михаил Михайлович после премьеры лишь хмуро бросил:
— Ну и лубок устроили…
Леонов не понимал, почему учитель, обычно щедрый на похвалы, так холоден? После спектаклей он ловил на себе тяжелый взгляд главрежа, слышал его недовольное ворчание в курилке:
— Опять этот клоун Леонов весь спектакль на уши поставил!
Особенно ранила фраза, случайно долетевшая из режиссерской: «Из булгаковской трагикомедии цирк сделали…»
И только годы спустя, когда Яншина уже не стало, старый мхатовец передал Евгению Павловичу записку. В ней дрожащей рукой было выведено:
…Сегодня видел «Турбиных» по телевидению. Ваш Лариосик единственный, кто понял мою мысль. Спасибо, ученик…
Как оказалось, строгий мастер десятилетиями наблюдал за каждым шагом своего неугомонного ученика. И та самая «опереточность», за которую ругал, была тончайшим расчетом: Леонов интуитивно нашел ту грань, где комедия становится трагедией.
Эту пожелтевшую записку Евгений Павлович хранил в рабочем столе до конца дней, никому не показывая. Лишь иногда, перед особенно ответственной премьерой, перечитывал шепотом, как молитву.
ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС
Еще в 1948 году кинокамеры впервые запечатлели выразительное лицо молодого Леонова. В спортивной комедии «Карандаш на льду» он появился буквально на несколько секунд, даже не удостоившись упоминания в титрах. Но этого хватило, чтобы вся съемочная группа влюбилась в харизматичного статиста. Ассистенты режиссера шептались:
— Этот паренек даже молча смешной!
А вот последовавшие затем предложения не радовали: эпизодические роли без имени, «человек из толпы», «прохожий № 3». В 50-х годах Леонову казалось, что он застрял в этом кинематографическом чистилище навсегда. Были моменты, когда он всерьез подумывал оставить актерскую профессию.
— Может, пойти по отцовским стопам? – размышлял он, рассматривая в зеркале свое, как ему казалось, «некиногеничное» лицо. — На заводе хоть польза от меня будет…
Но внутренний голос нашептывал:
— Потерпи еще немного.
И он терпел.
Переломным моментом в кинокарьере Леонова стал 1961 год. Когда ему предложили роль незадачливого дрессировщика Шулейкина в «Полосатом рейсе» никто не предполагал, что этот образ войдет в историю советского кино.
На съемочной площадке актер выкладывался полностью. Ради смешного эпизода с намыленной спиной он десятки раз скользил по мокрому полу, пока не появились синяки. А знаменитую сцену с тигром снимали без дублера. Испуганные глаза артиста были подлинными, ведь хищник действительно сорвался с цепи во время съемок.
Когда готовый фильм показали чиновникам, Фурцева с возмущением заметила:
— Фууу. Это что же, теперь наши артисты будут перед зрителями… в таком виде появляться?
Режиссер Владимир Фетин едва отстоял картину, указав, что смех — дело святое.
Спор разрешил неожиданный вердикт из Кремля:
— Народу нужно хорошее настроение!
И когда комедия вышла на экраны, страна буквально сошла с ума. Билеты брали штурмом, а фразы Шулейкина мгновенно разлетелись на цитаты. Для 35-летнего Леонова это стало настоящим потрясением. Вчерашний незаметный актер второго плана вдруг обнаружил, что его узнают на улицах, просят автографы, повторяют его интонации. Особенно трогало, когда дети, увидев его, визжали от восторга:
— Смотрите, дядя из тигриного кино!
Так, благодаря искренности, самоиронии и невероятному трудолюбию родилась новая звезда советского экрана. Хотя сам Леонов тогда еще не понимал, что этот «полосатый» успех — лишь начало головокружительного взлета.
ОТ СМЕХА К СЛЕЗАМ
Природа наградила нашего героя внешностью, будто специально созданной для комедий: немного неуклюжий, лысеющий мужчина с особым тембром голоса, в котором угадывались и добродушие, и лукавство. Режиссеры видели в нем идеального комика.
Но сам артист лелеял другую мечту — доказать, что за этой оболочкой скрывается глубина настоящего драматического актера. И он это доказал.
Его герои с трагической судьбой получались не менее достоверными, чем «леоновские простачки».
В «Донской повести» казак-красноармеец вызывал не жалость, а глубочайшее уважение. В «Белорусском вокзале» бывший разведчик Приходько стал олицетворением целого поколения, прошедшего войну. А в «Старшем сыне» его Сарафанов трогал до слез, оставаясь при этом удивительно светлым образом.
Секрет драматических ролей Леонова заключался в удивительном сочетании простоты и глубины. Он не играл трагедию, он проживал ее на экране, оставаясь при этом удивительно человечным. Его герои страдали без пафоса, любили без патетики, умирали без театральных эффектов.
РАНИМАЯ ДУША
Парадокс Евгения Павловича заключался в том, что при всенародной любви и профессиональном признании он оставался удивительно беззащитным человеком. Этот гигант комедийного жанра не мог дать отпор даже самым несправедливым нападкам.
Особенно тяжело складывались отношения с Андреем Гончаровым в Театре имени Маяковского. Режиссер, известный своим деспотичным характером, буквально терзал артиста за его «киношную» популярность.
Но кульминацией стала безобидная съемка Леонова в рыбном магазине «Океан». В тот злополучный день директор магазина буквально уговорил любимого актера поучаствовать в коротеньком сюжете. На него надели колпак, подвязали фартук и поставили за прилавок с рыбными деликатесами.
Увидев эти кадры, Гончаров устроил в театре настоящее представление.
— Не стесняемся! Бросаем копеечку голодающему артисту! Видимо, зарплаты ему на хлеб не хватает! — стал он обходить с шапкой в руках коллег-актеров.
Не вытерпев унижений, Леонов, бледный как полотно, молча собрал вещи и вышел. Это был не театральный жест, а искренняя боль человека, которого публично высмеяли за простодушие и доброту.
Но судьба не оставила артиста в беде. Уже на следующий день Марк Захаров пригласил его в «Ленком». Именно здесь раскрылись новые грани таланта Евгения Павловича. Мощные драматические роли в «Иванове» и «Оптимистической трагедии» доказали, что он — актер универсального диапазона.
При этом миллионы зрителей продолжали любить его за образы в кино. От Доцента в «Джентльменах удачи» до шофера Леднева в «Большой перемене».
НАРОДНЫЙ АРТИСТ С ДУШОЙ ПРАВЕДНИКА
За кулисами славы Евгений Леонов оставался человеком удивительной душевной щедрости. Даже в периоды нездоровья и колоссальной занятости он находил время для добрых дел. Режиссер Георгий Данелия вспоминал, как во время выступлений в больницах врачи буквально умоляли:
— Пусть Леонов зайдет во все палаты! После него даже безнадежные больные начинают улыбаться.
А с какой трогательной настойчивостью он мог пробивать квартиры для коллег, места в больницах для нуждающихся или путевки для ветеранов сцены! Чиновники перед ним робели: ну как отказать этому добродушному человеку с детскими глазами?
На городских рынках его встречали как родного. Торговцы наперебой старались вручить ему самые лучшие продукты, категорически отказываясь от денег.
— Возьмите, Евгений Павлович, вам же детей кормить надо! — кричали ему вслед.
Леонов смущенно краснел, но, чтобы не обидеть людей, принимал подарки, а потом обязательно делился с коллегами по театру.
В ресторанах при его появлении начиналась особая суета. Повара предлагали свои коронные блюда. Хотя знали: Евгений Павлович предпочитает простую еду: домашние щи, картофельное пюре да гречневую кашу-размазню.
При всей своей народной любви Леонов оставался человеком замкнутым. На гастролях он просил селить его подальше от шумных компаний, предпочитая уединение. Только в кругу близких друзей, как правило театральных интеллектуалов, мог полностью раскрыться, обсуждая Станиславского, Чехова или последние премьеры.
Этот «простак» с внешностью добродушного обывателя на самом деле был невероятно начитан и очень образован. А скромность и простота становились лишь той самой маской, за которой скрывалась глубокая, мудрая и невероятно ранимая душа настоящего Мастера.
