9 марта 2025 года народной артистке России Ларисе Голубкиной исполняется 85 лет
*
Я специально перечитал публикации последних лет, посвященные Ларисе Ивановне. Удивительно, но львиная доля статей — о ее якобы бурной, запутанной личной жизни. А еще там «расследование» «загадки 20 века»: от кого же Голубкина родила свою единственную дочь Машу?
Видимо, эта тайна встала в ряд аналогичных: что случилось с Есениным в декабре 1925 года, почему застрелился Маяковский, куда делась Атлантида, кто написал «Тихий Дон» и почему развалился Советский Союз?..
Причем все это на фоне тревожных новостей о здоровье актрисы.
«У мамы два вида онкологии и болезнь Паркинсона, — недавно призналась Мария Голубкина. — Она не ходит, она лежит, у нее сиделка, которая меняется раз в месяц. Уходят — не выдерживают. Она периодически лежит в больнице, потом невероятным образом выбирается и опять в театр. И все это продолжается пять лет, и лучше уже вряд ли будет, честно признаюсь. У мамы еле-еле душа в теле».
Зная характер Ларисы Ивановны, понятно, что больше никаких ее встреч с журналистами не будет. Поэтому в юбилей Голубкиной предлагаю самые яркие фрагменты ее откровенного интервью десятилетней давности, который мы записывали по телефону в течение нескольких месяцев – по вечерам, когда у актрисы было на это настроение. Многое взято из расшифровок и раньше не публиковалось.
*
«ПЕЛА С ТРЕХ ЛЕТ»
— Лариса Ивановна, все мы «родом из детства». С какого возраста помните себя?
— Да уж и не помню – с какого! (Смеется.) Давно это было… Мне очень нравится мое детство, которое было в Лефортово в Москве. Я там родилась, выросла. Наш Лефортовский парк мне до сих пор снится. Того дома, где мы с мамой и папой когда-то жили, уже нет — снесли. Но школа, в которой я училась, осталась.
Сколько себя помню, я была сама по себе. При том, что всегда очень активная была и якобы общительная, но своими «тайнами» и детскими секретами я не делилась ни с кем. Например, в детстве мне нравился лунный свет – он меня просто безумно притягивал.
Помню, мы гостили в Калужской губернии у родственников, гуляли в лесу, и я находила там сыроватые деревянные гнилушки, тайно приносила их домой, прятала под кровать. А когда все засыпали, я лезла под кровать и любовалась: они светились как луна. Видимо, там светлячки жили! И это был мой детский секрет. Мне было лет восемь-девять.
— Когда узнали, что у вас музыкальный слух и красивый голос?
— Я пою с трех лет. Пела все, что слышала по радио – репертуар Клавдии Ивановны Шульженко в основном. «Темную ночь», все военные песни. И уже тогда понимала, что что-то такое во мне есть, чего нет у других, потому что взрослые, чтобы меня послушать, были готовы терпеть мои капризы. Ставила условие: «Выключите свет и отвернитесь. Тогда я вам спою!» (Смеется.)
*
«НЕ БЫЛО НИКАКОЙ СМУТЫ В ГОЛОВЕ»
— Вы больше папина или мамина дочка?
— Я папу очень любила. Он же на войне был, а когда вернулся, мы уехали жить в Германию. Но в гарнизоне, где он служил, не было школы, поэтому родители меня отправили в Москву, и восьмой, девятый и десятый классы я без них жила самостоятельно.
— Неужели вас отпустили одну?
— В том-то и дело! А знаете что самое удивительное? Казалось бы, живу одна – делай что хочешь, но у меня не было никакой смуты в голове. В девятом классе я поступила в дирижерско-хоровое училище, позже стала ходить на лекции на биологический факультет МГУ.
И никакие глупости мне даже в голову не приходили. То есть, видимо, что-то родители заложили в меня вот так крепко. Ни шагу назад, ни вправо, ни влево. Расстрел! Причем я сама понимала, что мне этого не нужно.
Потом, когда родители вернулись в Москву, я уже снялась в «Гусарской балладе» и достаточно быстро стала известной на всю страну. Но они мне говорили: «Подумаешь, «звезда»! В десять вечера – домой! Как штык». И я старалась — как штык. Помню, на восьмом этаже нашего дома было большое окно в коридоре, и мама меня там поджидала. Иду и думаю: «О-о! Пятнадцать минут одиннадцатого, а она уже стоит, ждет». Время другое совсем было!
— Вы жили в коммуналке?
— Наш дом был построен в 1930-е годы по принципу американской гостиницы. В двухкомнатной квартире жили две семьи: в большой комнате — мы и в маленькой – соседка. Конечно, дом был просто роскошный – восьмиэтажный, с большим лифтом из красного дерева.
В громадную парадную входишь, поднимаешься по лесенке – там огромное зеркало, а рядом слева сидел швейцар. Там же была парикмахерская, а внизу – прачечная…
Рядом стоял дом военных переводчиков, и можете себе представить, сколько девочек из нашего дома повыходили замуж за этих парней.
— Тогда военные – было очень круто!
— Не любила я тогда военных почему-то. И папа военный, и дом военный – почему-то мне не нравилось. Потом еще меня понесло в Театр Советской Армии – тоже военный. А вот теперь – прошло много лет – я за то, чтобы были военные. И мне очень хочется, чтобы у нас были военные подтянутые и образованные. И чтобы у нас была армия такая, знаете, классная!
«ВЫСЛАЛИ ЗА 100 КИЛОМЕТРОВ»
— Творческие гены вам достались от кого?
— Думаю, от папы. Он вообще от природы был талантлив и много чего умел делать здорово. Был мастер спорта и чемпион ЦСКА по стендовой стрельбе. И охотник был невероятный, заядлый. Он играл на инструментах, пел под гитару, классно делал степ и все ему давалось очень легко, как бы между прочим.
Вот, понимаете, папа был шикарный – обаятельный, артистичный. Но когда я вдруг вякнула, что хочу быть артисткой, папина реакция была абсолютно негативной. Папа был кадровый офицер, человек строгих правил. Он не хотел, чтобы я становилась актрисой. Он подозрительно относился к актерскому миру.
— Разве родители не видели, что у вас способности?
— Ну и что! Подумаешь, дело какое?! Это, как они считали, само собой. Красивые ноги, хорошая фигура, стать должны быть у человека, он должен уметь петь, играть на инструментах – вот так отец считал. Но это ни в коем случае не должно быть профессией! Поэтому я три раза в неделю исправно ходила на биофак на Моховой и хоровое училище на Якиманке, «заметая следы». Это тактический ход был для родителей.
— Не может быть, чтобы за вами вообще никто не присматривал…
— Иногда приходила мамина приятельница Вера Николаевна, которая, видимо, проверяла, не опустилась ли девушка, не дошла ли до какой-нибудь ручки. И если что, – доносила сразу.
Помню, я уже первый курс ГИТИСа окончила, но еще не снялась в «Гусарской балладе», и за мной ухаживал очень симпатичный мужичок, который был постарше лет на восемь. Мы даже не целовались, можете себе представить?! Никто не поверит! Мы общались, он меня возил на своем модном мотоцикле «Ява», и, конечно, у него были какие-то планы на меня наверняка.
Но они не осуществились, потому что как только нас увидели вместе, — немедленно был выслан донос в Германскую Демократическую Республику: дескать, «Лариса пропала!» Мама тут же примчалась!
— И?
— Меня посадили как на суде, осудили и… выслали за сто километров к родственникам в Ступино на все лето. (Хохочет.) Меня до сих пор смех берет… Мне бы оттуда этому Мише позвонить, он мог мгновенно сесть на свой мотоцикл и приехать. Но мама с Верой Николаевной так меня напугали, что от страха и ужаса я напрочь забыла его телефон!
Самое смешное, что когда я вернулась в Москву и ему позвонила, он сразу предложил пожениться. А я, как только слышала, что кто-то хочет на мне жениться, мгновенно исчезала. Мне не хотелось замуж.
— Почему?
— В молодые годы? Ой, не-е-т. Я очень поздняя пташка — в 19 лет только первый раз поцеловалась… Там целая история!
— Расскажите.
— Зимой поехала в Ленинград на соревнования по настольному теннису среди студентов творческих вузов, и там мне очень понравился Олев Субби, художник эстонский. Я ему тоже понравилась. После соревнований мы разъехались по разным городам.
— Олев Субби — ваша первая любовь?
— Это любовь, которая сквозной линией прошла через всю мою жизнь. Абсолютно чистая, непорочная – не было ни объятий, ничего! Во многом — придуманная, нафантазированная. Как мечта! Как будто бабочка — летящая… И с его стороны тоже, что самое поразительное.
После той первой встречи мы виделись всего два раза. Однажды совершенно случайно в московском метро: он поднимался наверх, я – спускалась по эскалатору. Мы узнали друг друга, он крикнул: «Лариса!», и все… Второй раз лет через двадцать, когда я приехала в Таллин на гастроли, разыскала его телефон и пригласила его на свой спектакль.
Потом в кафе он признался, что любит меня до сих пор! Не женился. Поинтересовался, замужем ли я? Я ответила, что вышла замуж за Андрея Миронова. «А кто это?» — искренне спросил Олев. В августе 2013-го он умер… Но все эти пятьдесят с лишним лет, что мы были знакомы, когда возникала тема чистой, непорочной любви, я всегда вспоминала Олева.
Когда не стало Андрюши, подруги мне говорили, мол, ты Олеву позвони, поедешь к нему и вы будете встречаться. Но это бред! В этом же вся и прелесть, что все осталось как бы незавершенное. Обычно о таком люди мечтают всю жизнь, и сами же все потом растаптывают. А во мне это осталось и живет.
*
«МЕЧТАЛА СТАТЬ ПЕВИЦЕЙ»
— Как же вы в итоге решились поступать в театральный?
— Да случайность! В 10 классе я шла на школьный бал выпускной, и пожилая соседка, бывшая актриса, меня спросила, кем я собираюсь стать. Рассказала, что хожу на биофак. «Да какой биофак! – воскликнула она. — Иди в театральный!» Я замялась: мол, какой еще театральный. «Иди-иди, гарантирую, что тебя возьмут!» И с ее легкой руки я поступила на музыкальное отделение ГИТИСа.
— Почему на музыкальное?
– Я всегда мечтала быть певицей. У меня было меццо-сопрано, красивый тембр (он и сейчас неплохой, кстати говоря). Можете себе представить — на экзамене я пела «Аиду». Кстати, и мой педагог, солистка Большого театра Мария Петровна Максакова рассчитывала, что я стану оперной певицей.
У меня даже сохранилось ее рукописное пожелание «не зарывать в землю свой талант». И спустя столько лет, я понимаю: конечно, большая глупость, что я не стала делать оперную карьеру.
— Что помешало?
— Снявшись в «Гусарской балладе», я стала очень известной практически мгновенно. За первые полгода картину посмотрело 49 миллионов людей. И отныне я должна была соответствовать этой известности каждый шаг. Если пою, то уж должна переплюнуть «Гусарскую балладу».
А для этого мне надо было копытом рыть землю, делать репертуар. Но чтобы петь в опере… О-ох, мало иметь красивый тембр и диапазон. Еще должен быть характер, уверенность в себе. А мне уверенности в себе не хватило — я очень боялась своего исполнения и всегда безумно волновалась.
После ГИТИСа я же наивно думала, что приду в драматический театр с красивым голосом, и как драматическая артистка буду петь там на сцене. А когда пришла в театр Советской Армии, во мне никто не был заинтересован – ни режиссеры, ни актеры.
«Подумаешь, пришла «звезда экрана» какая! Сейчас прямо мы для нее будем музыкальные спектакли ставить!» Меня взяли на роль Шурочки Азаровой в спектакль «Давным-давно» и только через пять лет возобновили эту постановку. А эти пять лет я болталась без дела. Ну кто это мог предвидеть?!
«ИЗБЕГАЛА КОМПАНИЙ АКТЕРОВ»
— Вернемся чуть назад. На роль Шурочки Азаровой в «Гусарскую балладу» пробовались многие молодые красавицы-артистки того времени: Светлана Немоляева, Людмила Гурченко, Алиса Фрейндлих… Как думаете, почему выбор пал на вас?
— Недавно умерла жена Юрия Никулина. Татьяна у нас играла в массовке, но почему-то долгие годы всем навязчиво рассказывала, что именно она должна была играть Шурочку Азарову. Ну очень многим хотелось ее сыграть, понимаете? Хотите, я скажу: как было?
— Как?
— Многим хотелось, а я – согласилась в «Гусарской балладе» играть, потому что поняла: это моя роль. Во-первых, они же все тетеньки были – а на экране это все видно. А я была девица и весила 49 кг. Грудь была первого размера, что очень много значило для образа. Во-вторых, я пела.
В-третьих, темперамент у меня неуемный был, энергия была такая, что… Аж брызги летели! Еще я неплохо умела стихи читать, а там же все в стихах. Сама скакала на лошади и практически все каскадерские трюки делала сама.
Как только начинался съемочный день, мне хотелось бежать, бежать и бежать туда. Хотелось остановить время — такая там красотища была! Знаете, есть люди, которые любят вспоминать юность или школьные годы. Я не ностальгирую по школе – я вспоминаю «Гусарскую балладу». Квинтэссенция счастья – все было в кулак собрано именно там.
*
*
— Мама действительно до 25 лет даже на съемки с вами ездила?
— Ездила. Я тут недавно в Доме литераторов Ксюшу Рябинкину (мама актера театра и кино Евгения Стычкина, — авт.) встретила. Мы с ней снимались вместе в «Сказке о царе Салтане» — я играла Царицу, она — царевну Лебедь. Так вот в 1965 году мы с ней приехали в Севастополь на съемки этой картины, и тут же подъехали наши мамы. Не в качестве надсмотрщиков – мы их сами с собой взяли.
Мы жили в гостинице «Севастополь», кормили нас там же в ресторане, причем за столиком сидели мы вчетвером и две актрисы постарше – они параллельно снимались в каком-то другом фильме. И было безумно смешно: на столе стояла четвертинка водки, салатик, лучок нарезанный… А мы не пили ведь с Ксюшей. И наши мамы, чтобы поддержать компанию, выпивали наши рюмки…
— В «Балладе» снималось немало красивых популярных актеров – Юрий Яковлев, Лев Поляков, Феликс Яворский. По вечерам наверняка был дым коромыслом… Не затянуло в чьи-нибудь амурные сети?
— (Смеется.) И во время съемок и долгое время после я себя оберегала от компаний мужчин-актеров. Когда после премьеры у нас начались совместные поездки, концерты, я быстро поняла «обстановку» и про себя решила: та-а-к, все ЭТО не для меня. Я их избегала.
— Если не секрет, на что потратили первый гонорар?
— 45 тысяч рублей мне заплатили за эту картину. На эти деньги, насколько я помню, можно было купить машину. Дача чуть дороже стоила. Поэтому мама с папой добавили денег, и мы купили дачку.
*
*
*
«С ТЕАТРОМ Я ОШИБЛАСЬ»
— Лариса Ивановна, а почему вы не стали делать карьеру в кино? Наверняка после такого громкого дебюта недостатка в предложениях не было.
— Не было. Но как только я стала известная, наоборот, стали ко мне придираться: не так встала, не так села, не так спела, не так сказала. «Не будем ее снимать – она и так уже популярная». У меня были сплошные концерты, да? Людям увеличивают ставку, а мне — нет. Спрашиваю: почему?
«А ты и так в шоколаде!» Понимаете? Должна быть фанатическая любовь… Нет, даже не любовь, а фанатическое желание быть известной, желания первенства. И чем дальше, тем больше, больше, больше накручивать. А у меня никогда не было таких желаний.
— То есть вы не из тех, кто дерется за роли?
— Нет. Я – кошка, которая гуляет сама по себе. Надо было с кем-то специально дружить, мелькать, ходить по «Мосфильму»… Нет! Вот если бы был режиссер, заинтересованный во мне, мы бы могли интересные вещи делать.
— Удивительно, почему за столько лет не появился такой режиссер? Вы искали?
— Искать и найти можно только ягоды и грибы в лесу… Когда я совсем молодая была, мне казалось, что режиссер – вообще, как таковой – это уникальный человек, который знает все. Это клад с несметными сокровищами! А артист – это дурак!
Он может прикинуться, и под чутким руководством способен делать все, что угодно — любые чудеса. А когда тебе встречаются режиссеры, которые толком ничего не знают, только орут, топают и под себя неизвестно что «рубят», мне просто неинтересно.
Вот мне нравится Михалков Никита. Я три раза подряд посмотрела его «Солнечный удар». Просто пошла в кинотеатр, посмотрела… И увидела такого мастера, знающего человека, которому можно довериться.
Кстати, мне и фильм Андрея Кончаловского последний тоже очень понравился. Они совсем разные, но они молодцы. Многим современным режиссерам надо у них поучиться. А потом корячиться. Вы так и напишите: нужно сначала поучиться, а потом корячиться. (Хохочет.)
*
*
— Вернемся к театру. Какое время было для вас самым «золотым»?
— Никакое. Не было. И не будет уже, видимо.
— Вы — дочь кадрового военного, сыграли корнета Азарова в своем кинодебюте и много лет выходите на сцену театра сначала Советской, а теперь Российской Армии. Совпадение?
— Абсолютное. Так совпало, что роль получилась, и пригласили именно в этот в театр. Я же нерешительная сама была молодая. Могла б повыбирать театр-то. Были возможности!
— А было желание, например — МХАТ?
— Ну что вы! Мне казалось, что до МХАТа я не доросла. Я была неуверенная в себе.
— Ваш коллега по театру Владимир Зельдин рассказывал случай, когда на пике популярности после спектакля «Учитель танцев», он однажды случайно опоздал на спектакль, и его потом судили товарищеским судом. Договорились до того, что «из таких получаются предатели родины, шпионы». А больше всего его поразило, что говорили это люди, которые, как он считал, к нему хорошо относились.
— У меня в 1974 году был случай, когда я опоздала на дневной спектакль «Давным-давно». Делала ремонт в квартире, поздно уснула и проспала. Он начался с опозданием 8-10 минут, поскольку мне позвонили, а театр-то рядом. Я прибежала, чуть ли не на ходу переодеваясь в гусарский мундир. Но меня тоже судили. Собрался весь худсовет, старейшины театра…
Боже мой! Что они мне говорили, как они на меня «покатили бочку». Я стояла, слушала, слушала. Когда все закончили, воскликнула: «Какое счастье, что я проспала! Я теперь знаю, как вы действительно ко мне относитесь!» Я к каждому из главных «ораторов» обратилась, каждого «разложила по полочкам», и ушла.
*
— Почему они так?
— Ненавидели меня. Я всегда как прыщ на носу у них была. Пусть я снималась нечасто, но с 1963 года ездила со своим фильмами по два-три раза в год куда-нибудь за границу – на фестивали, на «Неделю советского фильма». И это раздражало кое-кого в театре безумно.«Подумаешь, г… какое!
Все время ездит то во Францию, то в Америку. Вон я в Мытищи реже езжу, чем она!» Мне всячески ставили «ножки», какие-то приглашения, которые приходили на мое имя, прятали в стол. Первые годы я еще говорила, что куда-то поехала, а потом просто уже молчала.
Даже если мне удавалось на сэкономленные суточные иногда купить там красивую пару обуви или красивую сумку, я в театр не надевала привезенные новые вещи.
— Почему?
— Мне не нравились бегающие глаза завистливые. «Лариса Ивановна!» — как-то меня в Кишиневе ловил в аэропорту начальник театра, чтобы я не ехала в Париж. «А что происходит? Вы же сами год оформляли эту поездку!» «Я боюсь Нину Сазонову!» Начальник театра боится ведущую актрису Сазонову! Видимо, она устроит ему такой скандал: почему Голубкина, такая-сякая, уехала на гастроли в Париж!
— А какая кому разница? Человек заслужил и едет… Почему нельзя порадоваться за него?
— Вы что! (Смеется.) Где вы видели радующегося? Можно увидеть только плачущего большевика на похоронах Ленина.
— Может, причина — в элементарной человеческой зависти?
— Знаете, она, наверное, присутствовала, но я никогда не обращала внимания, как ко мне относятся. От зависти же можно лопнуть!
*
«ОТ ФАНАТОК МЫ с АНДРЕЕМ НАТЕРПЕЛИСЬ»
— Зато наверняка у вас были поклонники – какие-нибудь «советские подпольные олигархи»!
— Да нет… Никаких поклонников у меня отродясь не было богатых. У меня были толпы девиц – 15 лет за мной носились как кони девчонки, начиная с 13-летнего возраста до 20 лет. Это было что-то! «Сыры», так называемые. Как будто за оперным певцом бегали за мной. Ужас! Других поклонников у меня никогда не было. Единственное, – я всегда «в цветах».
— Почему именно девицы?
— Думаю, что это все построено на сексе. Знаете, половозрелость такая, когда гормоны играют, они не знают, в кого влюбиться и ищут объект «вожделения».
С парнями, наверное, проще – у них там драки, спорт… А тут… Вы разве видели 15 мужиков, которые будут стоять и смотреть на певца какого-нибудь или на певицу? Засовывать спички в замок, ночевать в подъездах… Да никогда в жизни! Одни девицы, которые неисправимы и непобедимы.
Я помню, уже когда Андрюша в моей жизни появился, у него были такие же безумные фанатки. Когда театр Сатиры поехал на гастроли в Германию, они доехали до Бреста и решили перейти границу, чтобы из Польши поехать в Германию на спектакль. Но их поймали кагэбэшники, посадили в каталажку… Им не поверили, что они решились на такое из-за любимого артиста. Мы с Андреем от таких натерпелись.
При этом они хотели в дом влезть, в душу, они хотели все о нас знать. Собственно они все знали, и это было противно. Встречались просто безумные люди! У нас в доме жил парень на седьмом этаже — тихий сосед моей подруги. А после того как я снялась в «Гусарской балладе», совсем с ума сошел.
Стал ходить к нам, папа его отправлял в милицию, а там говорят: нам нечего ему инкриминировать… Он катал вокруг дома коляску с куклой и всем говорил, что у него «ребенок от Голубкиной». Совсем крыша поехала! Однажды звонок в дверь. Отец открывает, а он стоит вообще голый…
— Зеки из тюрем вам любовные послания писали?
— В основном денег просили. Одному я даже ответила. Мол, если каждый, кто мне пишет письма, положит в конверт десять копеек, я буду миллионерша. И тогда, может быть, и с вами поделюсь. Потому что писем было столько… Миллионы!
*
*
— Как вы относитесь к тому, что с каждым годом имя Андрея Миронова все больше обрастает легендами и мифами? В том числе «амурными».
— Знаете… Андрюши нет уже более 30 лет. За эти годы написано огромное количество воспоминаний его «жен», «вдов» и «возлюбленных», которые насочиняли, чего и близко не было. И все эти годы журналисты меня расспрашивают, расспрашивают, задают одни и те же вопросы. «Каким он был?» «А правда ли то, правда ли это…» «Почему вы больше не вышли замуж?» А я уже давно стараюсь не отвечать на них.
Понимаете, всем хотелось бы, чтобы наши отношения были похожи на сказку. Мол, жили-были принц и принцесса, потом он ушел из жизни, и она тоскует по нему все эти годы. Но это же все неестественно и цинично. Конечно, страшно, что люди уходят из жизни…
Но у нас были совершенно иные отношения. Наша с Андрюшей жизнь протекала интересно, весело, полно. Мы прожили вместе 13 лет. С тех пор прошло времени в два раза больше, чем я с ним прожила. Я рассказала, все, что считала нужным. Вот честно – добавить нечего. Да и не надо.
— Что движет сегодня вами? Любовь в вашей жизни присутствует?
— Она всегда присутствует в жизни женщины. Особенно когда есть дочь, внуки. А еще есть чувство вины – я все время чувствую себя виноватой. Когда ты дочь, ты виновата перед родителями, что ты им чего-то недодала. Потом ты жена, и опять виновата – на этот раз перед мужем! (Смеется.) Недолюбила! Сейчас уже — перед дочерью, перед внуками.
— В чем на этот раз?
— Недокормила, не обласкала до конца. Да, наверное, самое идеальное, когда бабушка кормит внуков завтраком, обедом, «купается» в них. Но в моей жизни такого нет, поэтому чувство вины постоянно сидит в моей голове. Самое удивительное, что чем сильнее это чувство, тем больше у меня любви появляется, которую никто не видит, не слышит, не знает…
Нет, я не оправдываюсь, не дай бог, а, с другой стороны, ну хорошо, брось тогда театр, забудь о гастролях, концертах. Не выходи на сцену! Нет, я это бросить не могу.
— В вашей жизни есть место мужчинам?
— Нет, у меня нету мужчин никаких. Ну и хорошо! А почему обязательно надо, чтобы кто-то был?! Есть несколько мужчин, с которыми мы в приятельских отношениях…
Это позиция! Возьмите Марлен Дитрих — знаменитая кинозвезда, толпы поклонников… До какого-то возраста она еще хорохорилась, а потом вдруг решила: хватит. Закрыла наглухо двери и прекратила близкое общение. Даже если кто-то в дом заходил, что-то приносил – разговаривала только по домашней рации уоки-токи, и никому не показывалась. Думаю, что в этом есть здравый смысл.
*
*
«ВСЕ ДЕЛО В ГЕНЕТИКЕ»
— Чем наполнена ваша творческая жизнь, помимо театра?
— Один-два раза в месяц обязательно куда-нибудь езжу с концертами – «вечерами старинного романса».
— А когда-то вы романсы считали «чем-то несерьезным, пошловатым».
— Не я так считала, нас так натаскивали на музыкальном отделении ГИТИСа. А на самом деле романсы — это прелесть и красота. Вообще пение — это же божий дар, по большому счету. Это же просто живой музыкальный инструмент, который вмонтирован человеку в горло, — как скрипка, как флейта, как рояль…
— Кто сейчас ваша публика?
— На моих концертах всегда много молодежи и военных. А самое главное – как они слушают и как аплодируют. После такого приема ловлю себя на мысли: господи, значит, еще могу повлиять на молодежь каким-то образом.
— Тот же Владимир Михайлович Зельдин объяснял свою работоспособность тем, что всю жизнь вел здоровый образ жизни, не пил не курил, занимался спортом… У вас есть свои собственные секреты, рецепты как сохранять форму, голос?
— Да никаких особенных секретов у меня нету. Некоторые пьют и курят и также живут до ста лет. Мне кажется, что секрет только в генетике. Видимо, и у меня в роду были крепыши, которые передали свои гены. В юные годы я не занималась спортом как сумасшедшая, но неплохо бегала, увлекалась художественной гимнастикой, настольным теннисом.
Потом был сильно загруженный работой период, когда я честно делала комплекс аэробики «Workout с Джейн Фондой». По 50 минут каждый день! Андрюша так просто переступал через меня, когда я на полу тренировала растяжку. Кстати, мне это очень помогло!
А сейчас я езжу за границу и отдыхаю там – хожу в горах, но не на лыжах, а пешком, ножками — в день по нескольку километров. И так — 15 лет. Хождение вообще идеально подходит для моей энергии, темперамента, мировоззрения.
В этот момент столько появляется свежих мыслей, всяких планов театральных. Конечно, ничего из них толком не осуществилось. Но фантазия-то живая! Ну и конечно, дает мне силы. Во всяком случае никогда не пойду по улице ссутулившись — всегда расправлю плечи.
*
*
«ХОТЯ БЫ ОДИН ВЕК ПРОЖИТЬ БЕЗ ВОЙН»
— У вас есть какие-то «тайные» увлечения?
— Я любопытна, активна — меня много чего интересует. Например, сейчас особенно — жизненное пространство. Вот эта какая-то невероятная необъятность бытия, которую мы пропускаем, когда несемся молодые. Меня интересует наша история, наш сегодняшний день, что будет завтра…
Я вам сказала, что трижды посмотрела «Солнечный удар» Никиты Михалкова. Три раза подряд – такое неизгладимое впечатление на меня произвела картина!
— Чем конкретно?
— Ну такая грусть, такая обида нахлынула по поводу произошедшего в России в 1917 году. Как раздербанилось все, как разбросалось. Я понимаю, что менялось время – наверное, должно было что-то подобное произойти. Но не в такой же степени! С 1918-го по 1922-й годы уничтожили 8 миллионов человек.
Сажали всяких – и хороших и плохих, но ведь в основном растаптывались, уничтожались, топились, душились, расстреливались лучшие умы, элита и гордость страны. И на поверхность выходил средненький. В результате оказалось, что это середнячество дает сейчас негативные плоды.
А во время Великой Отечественной скольких миллионов не стало?! Причем уходили из жизни совсем молодые люди, не успевшие завести семей, зачать детей. Я иногда на эту тему размышляю…
Ведь от них ну хотя бы миллион-то умных, талантливых, мыслящих, у которых руки растут из правильного места, – мог родиться. А они не родились, понимаете? Любая война уничтожает генетическую платформу, после чего очень трудно восстанавливаться. И это должно быть понятно нынешнему поколению.
Просто так хочется побольше людей правильных, хороших, милых, добрых, талантливых, красивых. Ну хоть бы один век нашей стране прожить без войн – посмотреть, во что это все может превратиться. А пока безумно грустно смотреть на происходящее вокруг.
— И последний вопрос. Скоро у вас будет сразу несколько красивых юбилеев…
— Я не считаю, что женщина должна вспоминать юбилеи.
— Все равно напомнят, уговорят…
— У меня философский взгляд на все это. С одной стороны, можно устроить юбилей, как некоторые устраивают, чтобы тебе принесли подарки. И эти подарки должны быть значительные: кто квартирку подарит, кто машинку, кто деньжонок подбросит. Может, даже орденов дадут… Вот тебе юбилей!
Я на это неспособна. А корячиться на сцене, чтобы еще раз услышать «О! Молодец-то какая! Сколько ей лет, а она проскакала три метра, спела три песни!» не хочется. Я сделаю этот юбилей для себя. Тихо, скромно приглашу самых близких в хороший ресторан и на уши этот ресторан поставлю. А это я умею!
*
